В танцзале врубили музыку. Первая пара молодых ребят прошла туда, нерешительно, как входят в воду.

Ничего, через полчаса все расслабятся.

Иногда, под утро, я вхожу в танцевальный зал и, совершенно отупевший, смотрю на красных и подвижных людей. Возникает такое же ощущение, как в детстве, когда горячий и ошалелый, пять часов кряду штурмовавший снежную горку, ты вдруг выпадаешь из игры и минуту смотришь на всех удивленно: кто мы? отчего шумим? почему так звенит в голове?

«Как же странно эти люди ведут себя, — думаю я, уставший, утренний, сонный, глядя на спины, затылки, ноги, ладони. — Они же взрослые, зачем им так размахивать руками, это же глупо…»

Но на другой день снова иду на работу, почти забыв это ощущение. И если помню его, то не понимаю, не могу прочувствовать.

— Тебя зовут, — сказала мне секретарь Льва Борисыча, просунув меж стеклянных дверей птичью, черную, маленькую головку с яркими губами.

Ни разу меня не вызывали ко Льву Борисычу.

— Что это вдруг? — спросил я весело у Молотка.

Он сделал непонимающее лицо. Мы оба подумали, что, наверное, проштрафились. Только не совсем понятно, когда это случилось.

Я спрыгнул с табуретки, толкнул дверь и сразу увидел, что Лев Борисыч уже идет ко мне и машет издалека рукой: не ходи, мол, сам, сам буду сейчас.

— На улице, на улице поговорим, — сказал он негромко; у него есть привычка каждую фразу повторять по два раза, словно проверяя ее вес: не слишком легка ли, не слишком ли дешево он ее отдал.

Мы вышли и несколько секунд двигались молча, отходя от дверей клуба, от людей, куривших у входа. Я косился на живот Льва Борисыча: «Не мерзнет ведь… — думал, — в одной рубашке…»

— Я могу надеяться на конфиденциальность, Захар?.. На конфиденциальность нашего разговора?

— Безусловно, — произнес я, постаравшись сказать это очень серьезно и даже проникновенно.

— Хорошо, хорошо… Мы же работаем вместе, я вижу, как вы работаете. Меня устраивает ваша работа, устраивает. Есть какие-то мелочи… мелочи… Но, в сущности, все устраивает… — Лев Борисыч говорил все это быстро, глядя в сторону, в кусты, на асфальт так внимательно, словно хотел найти оброненную кем-то монету. — И мы хотим расширяться… Пришло время, есть возможности. Красный фонарь, понимаете? У нас здесь будет красный фонарь. Я хотел бы, чтобы вы возглавили охрану заведения. Ну, понимаете, бывают всевозможные… эксцессы… эксцессы. Да?

Здесь он впервые взглянул на меня, кратко и внимательно.

— Я согласен, — ответил я просто.

Меня это почему-то развеселило. Охранник бардака, об этом ли мечтала моя мама… Замечательная работа. Замеччательная — с двумя «ч».

— Хорошо, хорошо, — сразу перебил меня Лев Борисыч. — Нам, наверное, нужно будет расширить штат. Я просто не хотел бы, чтобы вы уходили из бара, — вы опытный. Мы возьмем человека… У вас нет на примете? На примете нет человека? Мы возьмем. Одного. Подумайте.

И Лев Борисыч ушел. Я закурил — не идти же мне за ним, след в след. Повозил ботинком воду в луже. Мне посигналили, я оглянулся: из-за поворота, включив ближний свет, медленно вывернул джип, очень мощный, с московскими номерами. Водитель, брезгливо глядя на меня из-за стекла, сделал резкий жест: одновременно поднял вверх ладонями руки. «Чего стоишь, тормоз!» — означает такой жест. Джип в это время катился на нейтральной скорости, но я не уходил. Надо было сделать слишком быстрое движение, чтобы дать проезд: мне не пристало двигаться поспешно, я не официант.

Водитель вдарил по тормозам, когда джип уже почти наехал на меня, — все это, впрочем, продолжалось не более двух секунд. Я сделал два шага в сторону с дороги, ступив в грязь на обочине. Джип проехал мимо. Водитель на меня не смотрел.

Из джипа, увидел я, двигаясь вслед, вышли двое мужчин — один совсем невысокий, но очень подвижный, потирающий руки, беспрестанно поворачивающий в разные стороны маленькую голову на крепкой шее. И даже по затылку, казалось, видно, что он часто, много улыбается.

«Машин сегодня много как», — заметил я, подходя к клубу.

Молоток любопытно смотрел на меня.

— Ну, чего? — спросил он веселым шепотом.

— Сучий притон собираются здесь открывать, — ответил я, сразу наплевав на свои обещания Льву Борисычу.

— И что? — не понял Молоток.

— Хотят не только чтоб девочки работали, но и мальчики. Они сейчас пользуются спросом. По поводу тебя спрашивал. Напрямую постеснялся к тебе обратиться. Ты как? Не хочешь подработать?

— Да пошел ты! — Молоток захохотал, и я тоже засмеялся.

— Охрана им нужна, — сказал я серьезно, но не согнав еще улыбку с лица.

— А чего нет? — весело отозвался Молоток. — А какая разница! Зарплату прибавят нам?

— Прибавят, — уверенно ответил я и сразу вспомнил, что про зарплату Лев Борисыч ничего не сказал, даже не намекнул.

— Где у вас тут штык? — спросил новый посетитель, немного поддатый, с усиками, улыбчивый, но с неприятной придурью во взгляде. Лет, наверное, сорока.

— Какой штык? — спросил Молоток.

— Ну, билетик наткнуть, — криво улыбаясь, ответил мужик.

Молоток неприязненно взял у него билетик, скомкал и бросил в мусорное ведро. Мужик застыл с улыбкой на небритом лице.

— Заходи, заходи, что стоишь, — приветливо отозвался Молоток.

«Молодец, Семка», — подумал я весело, но по выражению, с каким мужик зашел в клуб, понял, что на этом все не закончится: он еще вернется, придумав ответ для нас.

Я покурил два раза, перекинулся парой шуток с Молотком, вместе мы оценили сегодняшних стриптизерш — их привезли на машине, они прошли мимо нас быстро — всегда проходят быстро, никогда не здороваются, неприветливые. Большая сумка у каждой на плече. Все время думаю, что там у них в сумках, если они на сцене появляются в распашонке и юбчонке, которые мне в карман поместятся. Ну, туфельки еще — и всё…

Стриптизерши были безгрудые и вблизи вовсе не красивые — причем тем самым, редким типом некрасоты, о которой женщины догадываются сами. Такие лица часто бывают у провинциальных проституток.