— Что за Оксана у тебя? — поинтересовалась Аля. Она уже минут пятнадцать суживала глаза — это всегда было признаком того, что она думает и слегка злится.

— Родственница одна… — сказал я и обнял Альку за плечи. Она сначала сыграла ими в том смысле, что не надо, иди свою Оксанку обнимай, но потом раздумала, расслабилась, приникла.

Мы снова сидели в автобусе.

Автобус раскрыл все окна, но от этого было еще жарче.

Если б автобус остановили и стали на него поддавать кипяточком — вполне получилось бы попариться.

Представил, как мы с Алькой сидим без одежды у раскаленного борта, водитель суетится с ковшиком и веником, косясь на мою подругу…

Потом раздел пассажиров, усевшихся в Княжом, и затея показалась неуместной.

— Знаешь, они как иное племя для меня все, — признался я, когда мы были уже на вокзале. — Я даже языка их не понимаю, — добавил.

— Кто? — спросила Аля равнодушно.

Ветка качнулась. Птица потрепыхала крыльями, раздумывая, улетать или нет.

Доехали на такси до Алькиного дома, она потянулась поцеловать на прощание, я не шелохнулся, ну она и вышла. По спине видел: сначала хотела дверью хлопнуть, потом раздумала и закрыла бережно. Оглянулась и ласково зажмурилась для меня через стекло.

Таксист дал по газам. Я ему уже сказал, куда поедем, Максим Милаев подкинул адресок.

Спустя час, предварительно примерив пластилиновую улыбку, от которой заболело где-то в переносице, надавил на кнопку звонка. Звонок был тихий, как перегревшаяся на солнце муха.

Дверь открылась сразу, словно хозяин стоял возле нее, притаившись.

Объяснилось все проще.

— Вы что, прятались под дверью? — спросил он недовольно, щуря ангинные свои глаза, и тут же спокойнее пояснил: — Я как раз собрался покурить… Не постоите со мной?

Вопрос, впрочем, он задал так, что не могло идти и речи об отказе.

— Как вы вошли сюда? — спросил он. — Тут же замки… коды… Все боятся, что их украдут! — громко добавил он, пропуская идущую вниз женщину и будто обращаясь к ней. Она не подала вида.

— Девочка входила… — ответил я.

— Девочка… — повторил он, неизвестно что имея в виду, может быть, просто пробуя, как слово лежит на языке.

Его звали — я проверил еще раз в записной книжке перед входом в подъезд — Платон Анатольевич.

В халате все профессора смотрятся странно, особенно высокие. Если у них голые ноги под халатом — совсем невыносимо, но у этого были брюки, синеватого такого цвета, как обычно у врачей в больницах. И не тапки, а легкие остроносые туфли.

Всё те же волосы, зачесанные назад, всё та же бледность щек. Он как-то очень быстро, не прошло и минуты, выкурил одну сигарету и, пока та дымилась в консервной банке, прикурил вторую. Мы не успели, пока он курил, перекинуться и словом.

Платон Анатольевич всё время будто прислушивался к происходящему в его собственной квартире.

— Ну что?.. — спросил он неопределенно. — Как ваши изыскания?

Неожиданно он вперил взор в меня и поинтересовался вполне конкретно:

— Вы, собственно, чем занимаетесь? Вы ведь, как я понимаю, не из органов?

Я передернул плечами, посмотрел сначала в банку на дымящийся бычок, но там ответа не было, потом перевел взгляд на номер квартиры, «17», он также ничего не пояснил, остроносые туфли нетерпеливо перетаптывались…

— Впрочем, это неважно… — Платон Анатольевич затянулся три раза подряд, кинул в банку еще одну сигарету, не утруждая себя затушить ее, и распахнул дверь в квартиру.

— Вас не поймешь, — говорил он, не оборачиваясь. — Кто-то из администраций, кто-то из консультаций, кто-то из… Вы только мешаете работать. Но я не хочу работать, и ваши визиты дают мне возможность не работать и одновременно вымещать на вас раздражение, что вы мешаете мне работать. Понимаете, как удобно? — он обернулся ко мне, быстро и серьезно посмотрев в глаза.

Я столь же быстро, но с рассеянным взором кивнул.

— «Понимаете…» — повторил он за собой иронически. Я еще в прошлый раз заметил, что ему нравится слегка ерничать над собеседником.

Кабинет у него оказался почти пустым: стол, кресло и стул, шкаф, окно без занавески, вид на бетонную стену.

Я ожидал, что тут будут какие-нибудь… не знаю, колбы и прочие склянки. Нет, только пустой стакан на черном столе.

Платон Анатольевич сел как-то странно: на табуреточку у подоконника, оставив пустым кресло возле стола — на котором сидеть по праву должен был он, а не я.

Нерешительно оглядевшись в поисках кушетки или хотя бы коврика, я услышал повелительное:

— Садитесь-садитесь.

Кресло показалось каким-то шатким, я специально держал спину прямой, потому что был уверен: если паду на спинку — завалюсь и грохнусь.

— Ну-с? — спросил Платон Анатольевич, явно пародируя кого-то, но безо всякого лукавства в глазах.

Стараясь удерживать равновесие и оттого расширив глаза, я безмолвно смотрел на хозяина кабинета.

Неожиданно он скорчил уморительную гримасу — спустя секунду я понял, что это Платон Анатольевич изобразил меня.

— Вас не пучит? — спросил он мрачно, стремительно сменив выражение лица.

— У меня есть несколько вопросов, — нашелся наконец я.

— Слушаю вас, — отозвался он. В ответе его почему-то послышалось не столько раздражение на бестолкового гостя, сколько усталость от самого себя, мучимого желанием сострить на любой жест нового