— А что было дальше с ребенком?

Зиткаурис отвернулся.

— Моя изба с краю…

— Не прикидывайтесь наивным и не увиливайте. У нас был уговор: я буду спрашивать, вы — отвечать. Итак, что произошло с мальчиком.

— Жив и здоров. Вырос под фамилией своих приемных родителей. А когда те умерли, кто-то из соседей разболтал.

— И ему стало известно, кто его настоящая мать?

— Ну да. Только он к ней не пошел. Тогда был еще молод и горд.

— А потом?

— А потом жизнь малость пообломала ему рога. Был у него товарищ. Айвар. Они вместе уехали в Сибирь. Работали шоферами где-то на стройке. Очевидно, жизнь там у ребят была не райская. А может, что натворили. Не знаю. Только три года назад Вольдемар вернулся на родину.

— Вольдемар? Теперь проясняется, кто второй наследник. Но на всякий случай надо проверить.

— Но ведь после возвращения из Сибири Вольдемар Лапинь все же наведался к своей матери.

Зиткаурис вытаращил глаза.

— Вам известна его фамилия?

— Мне многое известно, Зиткаурис. Гораздо больше, чем вы полагаете. Могу проверить каждое ваше слово. Так что не будем забывать про уговор.

— Я говорю правду.

— Вы не ответили на мой последний вопрос.

Лесник нахмурился. Да, этот прокурор стреляный воробей. Поди знай, что еще ему удалось пронюхать.

— После возвращения Вольдемар пришел к Алиде. Только они не ужились. Признать, конечно, признали друг друга. Алида больше всего боялась, что он будет просить помощи. И потому прикидывалась последней нищенкой.

— И тем не менее переписала завещание на его имя?

— И это знаете? Да, переписала. Но не из-за материнской любви. Только ради того, чтобы мне насолить.

— И сообщила об этом сыну?

— Мало того. Потребовала выкуп. Двадцать рублей в месяц.

— А почему же первое завещание было на ваше имя? Вы ведь не ладили между собой. Возможно, вам тоже надо было платить выкуп за завещание? Или она была перед вами в долгу? Не стесняйтесь, Зиткаурис, рассказывайте все о ваших с ней делах.

Зиткаурис заерзал на стуле.

— У меня было хорошее пианино. Еще с мирного времени. Алида нашла покупателя и помогла продать инструмент. Но отдала мне только половину денег. Сказала, что остальные у нее украли. А я требовал, даже угрожал ей. Тогда в уплату долга она написала завещание на мое имя.

Дзенис отнесся скептически к этому рассказу. Несомненно, какие-то сделки между ними имели место. Не эта, так другая. На сей раз Зиткаурис использовал затасканный, но неглупый прием: держаться как можно ближе к правде и тем самым притуплять бдительность следователя, а в нужный момент подмешать в показания ложь. Ничего, проглотим эту пилюлю. Покамест противопоставить нечего. Надо притвориться, что во все веришь.

— А вас разве устраивал такой вариант? — поинтересовался помощник прокурора.

— Да что я, спятил, что ли? Ругался с Алидой на чем свет стоит. И пригрозил. Но она была не робкого десятка. Понимала, стерва, что я ничего не смогу доказать. Я ей говорю: «На кой черт мне твое наследство, ты дольше меня будешь небо коптить». А она: «Заткнись, старый хрыч, не то завещание отзову».

— И отозвала? — сочувственным тоном спросил Дзенис.

— Да. Как только появился Вольдемар. Назло мне переписала завещание на него.

Зиткаурис достал носовой платок и вытер влажный лоб. В кабинете было душно. Июльский зной густо лился в раскрытое окно. Но Дзенис его не чувствовал. Разговор оказался интересней, чем он предполагал. Один за другим всплывали новые факты, новые обстоятельства. Было необходимо их проанализировать немедленно, в ходе допроса. В то же время надо было слушать Зиткауриса и обдумывать следующие вопросы, не давая ему передышки.

— Драгоценности в завещании не упоминаются, — продолжал Дзенис. — Вольдемару было что- нибудь известно об их существовании?

Старик усмехнулся.

— Я ему рассказал.

С какой целью?

— Думал, он малость тряхнет свою ненаглядную мамочку. Как трясут осенью осыпную яблоню. Отплатил ей — око за око, зуб за зуб.

— А он?

— Сделал вид, паршивец, будто ему начхать. Притворился. Не может того быть, чтобы человек был равнодушен к золоту и брильянтам.

Дзенис подумал: «Вот когда ты у меня весь как на ладони».

— Когда произошел этот разговор?

— С Вольдемаром насчет драгоценностей? Дайте припомнить. Мы тогда встретились в городе. Так получилось. Я поехал теплые ботинки покупать. Да, это было в сентябре прошлого года.

— И приблизительно через месяц…

— Алиду убили.

Старик посмотрел на прокурора глазами невинного ягненка и продолжал:

— А Вольдемар вскоре купил себе мотоцикл.

— Вы хотите сказать, что…

— Ничего я не хочу сказать. Это могло быть чистое совпадение.

— Будем надеяться. В противном случае, Зиткаурис, вас можно будет считать лицом, осведомленным о преступлении. Так сказать, подстрекателем,

— Ну нет уж. На убийство я никого не подбивал. Только сказал Вольдемару, что он богатый наследник. А это не преступление.

— После смерти Лоренц в квартире не обнаружено ни золота, ни брильянтов. Возможно, их взял преступник. Но что, если драгоценности по сей день лежат где- нибудь в тайнике?

Дзенис внимательно следил за выражением лица допрашиваемого. Однако оно было непроницаемо. Глаза опять вытянулись в узкие щелочки, и щеки дрябло отвисли.

— Да, тут вам есть над чем подумать, — согласился Зиткаурис.

— И вам тоже.

— Мне-то что? Я не наследник. У меня нет никаких прав на имущество Алиды.

— А Вольдемару?

— Тому да. Но, может, он что-нибудь и знает. Ручаться я ни за что не могу. После смерти Алиды мы не виделись.

— Кто еще проявлял интерес к драгоценностям?

Зиткаурис долго молчал. Затем все-таки сказал:

— Меня хоть и предупреждали — об этом никому, ни полслова. Я обещал молчать…

— Мне вы расскажете!

— Она приезжала ко мне. В Ляундобели. Недавно это было. Расспрашивала про Алиду. Вот так же, как вы сегодня.

— И вы рассказали?

— Кое-что рассказал. Про Алиду, про фон Гауча. Про Вольдемара и драгоценности… больно уж она ласково упрашивала.

«Эндшпиль, — подумалось Дзенису. — Зиткаурис жертвует ферзем ради того, чтобы укрепить позиции моим доверием к нему. Он мне предлагает ничью. Нет, старче, ничего не выйдет».