глухими. Сейчас соседи плыли не только очень резво, но и очень далеко друг от друга, что тоже говорило о совершенстве акустических средств. Ведь зоны кораблей перекрывались, иначе бы лодка проскочила между ними. Так как же велики эти зоны, если левый сосед едва различался простым глазом!

Павлов с интересом рассматривал главный командный пункт. В боевой рубке и на мостике стояла чуткая рабочая тишина, никто не произносил лишнего слова. И телефоны, и репродукторы, и трубы со свистульками сдержанно приносили вести от штурмана, от связиста, от информационного поста, от всех, кто видит, слышит, рассчитывает. На эти вести откликался только вахтенный офицер да изредка командир бросал отрывистые приказания. Командира больше интересовал акустик, но акустик лодку пока не слышал и его размеренный, даже напевный голосок настраивал на терпеливое, упорное и, по всей видимости, долгое бдение.

Павлов уселся на разножке по правой стороне мостика. Отсюда весь корабль виделся как на ладони.

Совсем рядом, чуть не задевая рубку, во всех направлениях вращались причудливо изогнутые лепестки радиолокационных антенн. Одни шарили совсем близко у борта, другие проявляли внимание к горизонту, третьи высматривали что-то высоко над головой. Все пространство целиком охватывалось этими дальнозоркими, всевидящими электронными щупальцами.

А внизу, куда ни глянь, всюду какая-нибудь пусковая установка. Ракеты длинные и короткие, толстые и тонкие. Везде ракеты, ракеты, ракеты… А противолодочные ракеты к тому же шевелились. Сначала крутились в разные стороны, потом стали нащупывать какую-то невидимую точку и, наконец, замерли в стартовом положении. «Тренировка», — догадался Павлов.

Сверху торпедные аппараты казались длинными, плотно сжатыми пальцами на руке пловца, готового прыгать в воду. Торпеды сегодня на особом положении. Сегодня стартовать только им, только им показывать свои способности.

Океанская вода стремительно неслась навстречу, незаметно ныряла под корабль, пулей проскакивала у него под днищем и буйно вырывалась из-под кормы, оставляя взбудораженную, шумно клокочущую струю. Струя долго не успокаивалась, пузырилась, потом постепенно сглаживалась, но еще долго не исчезала. Пенистый след нет-нет да и притягивал к себе взоры моряков: лишь он напоминал о береге, исчезнувшем за горизонтом, незримо связывал со всем дорогим, что оставалось там, вдали…

— Эхо-контакт! Пеленг… — громогласно возвестил акустик.

«Есть пташка!..» — Павлов обрадовался, что лодку наконец нашли и что искали ее не слишком муторно.

— Классифицировать контакт! — тут же откликнулся мостик.

Акустик дело свое знал и довольно скоро разобрался, чти это вовсе не скала, не рыбий косяк и не кит-великан, а именно то, что он с таким усердием нащупывал.

— Атака подводной лодки торпедами! — торжественно проговорил командир, деловито оглядываясь на соседние корабли.

Сразу как-то громче защелкали стрелки, макетики в окошках, вращающиеся шкалы приборов, показывающие, куда и как скоро движется лодка, как глубоко и куда надо стрелять, чтобы это движение прикончить раз и навсегда.

— Видите?! — Командир восхищенно указывал на маке-тик в окошечке. — С ветерком бежит, шельма!

Павлову раньше не доводилось видеть атаку такой шустрой цели. Он начал сравнивать ее с торпедой и тут же успокоился: торпеда догонит, не испугается глубины и ни за что не отпустит, пока не догонит.

Лодка стала лихорадочно уклоняться, потом нырнула в какой-то невообразимый слой, потом пыталась создавать помехи, но все тщетно. Белов вместе с командиром хватко разгадывали очередную хитрость подводников и очень скоро давали им понять, что на каждую хитрость всегда находится смекалка.

— Первый аппарат — то-о-всь! — зычно пропел командир, решивший, что пора игру в кошки-мышки заканчивать. Секунда, еще секунда, и вдруг: — Пли!

Торпеда вылетела из аппарата как ужаленная. Дичайшая сила с необычайной легкостью швырнула несколько тонн металла в пасть океану и отметила его падение взрывоподобным всплеском. Корабль тут же кинулся прочь, уклоняясь от подводной лодки, стал петлять, как хитрый заяц. Такова логика морского боя: ударил — сделай все, чтобы избежать ответного удара.

Павлов поспешил в информационный пост и пристально следил за световыми точками на планшете. Получилось так, что почти все атакующие корабли оказались у лодки с правого борта и лишь один, под номером «тридцать», вышел на ее левый борт. Значит, большинство торпед должны всплыть неподалеку друг от друга, а торпеда с «тридцатого» единоличницей вынырнет в стороне. Она-то и рождала беспокойство Павлова, хотя зримых оснований для него и не было, было только предчувствие, а оно еще никогда его не обманывало.

Наступал последний этап. Кораблям предстояло найти свои торпеды, заарканить их тросами и передать катерам. Как назло, стала портиться погода: на гребнях волн уже появились барашки, которые и мешали искать.

Мостик — сплошное внимание. Сигнальщики жадно всматриваются в океанские безбрежья, обшаривают каждый сектор, памятуя, разумеется, как ценят того, кто обнаруживает первым. И командир, и вахтенный, и Павлов тоже глядят во все глаза, а Белов залез на площадку, что на мачте, будто три метра, возвышающие его над мостиком, давали какое-то преимущество. В напряжении не только глаза, в страшном напряжении слух. Динамик включен на полную громкость, но пока лишь потрескивает, как сухой валежник под ногами осторожного охотника.

«…Я — «двадцать девятый», нашел!» — ликует наконец динамик голосом командира, обнаружившего свою торпеду.

— Бенц! — радуется Белов, загибая первый палец.

Донесения посыпались одно за другим, каждое Белов сопровождал своим «бенц!» и еще одним загнутым пальцем. Наконец остался последний корабль, с которого не было известий, и этим последним, как и предчувствовал Павлов, оказался «тридцатый».

Время теперь ползет еще томительнее. Динамик опять сухо потрескивает, совсем сухо. Слезятся глаза, тяжелеет бинокль, но Белов все не отпускает загнутые пальцы, надеется услышать «тридцатку» и прижать последний, предназначенный ей.

— Иван Макарыч, — невесело шутит Павлов, — отогни пальцы, а то не найдем!

— Накаркаешь! — отмахивается Белов.

— Как, Павлов, ваши штуки? — Жилин снова появился на мостике. — Я что-то «тридцатого» не слышал. Или ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — хмуро подтвердил Павлов, опуская бинокль. — Пока молчит. Ищет…

— Вот-вот, — оживленно подхватил Жилин и стал нервно постукивать ногой. — Все ищет. А пора бы найти!

— Подождем, — как можно спокойнее протянул Павлов и подумал: — «Что же могло случиться? Допустим, неисправность… Хотя ее не должно быть — работала как зверюга. Герметичность? Она не вызывала опасений — значит, торпеда должна плавать. А почему не находят?»

Павлову показалось, что последние слова он произнес вслух. Во всяком случае, Жилин повторил:

— Верно, не находят. Буль-буль? У меня было сомнение…

— Рано, Петр Савельевич, панихиду служить. Найдем!

Прошел еще час. Ясно, что с торпедой что-то случилось, но что? А может, не с торпедой? Может, плохо искали?.. Что бы там ни было, наступила пора доносить на берег. Белов, Жилин и Павлов собрались в рубке посоветоваться.

— Предлагаю, — Павлов знал, как составлять депеши, чтобы не вносить лишнее, а главное — преждевременное, беспокойство, — предлагаю донести: «Стрельбы закончили. Производим подъем торпед. «Тридцатый» свою не обнаруживает. Начинаем поиск».

Белов выжидательно смотрел на Жилина. Тот долго топтался, посапывал и наконец хрипло сказал: