— Майор Заболоцкий, из здешнего гарнизона. Он нам отвел прекрасный уголок в сторону гор под наш лагерь. Это две версты отсюда к селению Кордюкам. Ведите туда людей.

Произошло это 2 июня, в яркий солнечный день. Устроившись в лагере уже совместным объединенным отрядом, черноморцы набирались сил на дальнейший бросок к станице Гладковской. Каждый занимался, чем мог. Кое- кто уже спроворил самодельные удочки и сидел на берегу озера, увлекшись рыбной ловлей.

— Хоть тут нам повезло, — расслабившись от походной амуниции, добродушно сказал Федору Дикуну Семен Дубовской. — Наловим рыбки и ушицы заварим.

— Если она поймается, — улыбнулся Дикун. — А то просидим, как на Сальянах впустую — и конец нашим мечтаниям.

Переключились на завтрашний день. Федор сказал:

— Слышал от ребят, что пятеро казаков с нами дальше пойти не смогут.

— Что с ними?

— Хворь свалила.

— Значит, в Кордюках задержатся на лечение.

Уже более месяца, как черноморцы удалились из лен- коранских пределов с их нездоровым климатом, а болезни, подхваченные у болот острова Сары, в низовьях Куры, все еще навещали многих молодцов, обессиливая их на возвратном походе.

В отличие от первоначального маршрута на восток, навстречу солнцу, теперь движение совершалось по ходу солнца, на запад. С притеречного шляха перед станицей

Гладковской и дальше нее у Моздока черноморцы по утрам видели, как поверх голубой воздушной дымки над увалами и долинами где?то вдали громоздились высокие Кавказские горы с их вечными снеговыми вершинами, днем же зрелищность панорамы увеличивалась и прояснялась.

Увы, не прояснилась только их жалоба на действия старшины при расчетах за разного рода работы с прошлого по нынешний год, расходы, понесенные из личных средств казаков при пользовании прошлогодним транспортом после того, как с полпути, из крепости Александровской были возвращены на Кубань казенные волы и фуры. И еще нашлось немало конкретных исков к командованию. С ними в Гладковской по — настоящему и подступили подчиненные к полковнику Чернышеву.

— Братцы, — взмолился он, — так ведь не от меня зависел денежный расчет с вами. Были старшие начальники Федоров, Апраксин, Головатый. Они поумирали. В Астрахани ведал нашими делами ныне здравствующий генерал Ахматов. К нему надо обращаться.

— Вы тоже были командиром полка и сейчас наш начальник, — неслись отовсюду гневные голоса. — У нас денег нет совсем. С чем домой заявимся, как жить будем?

Чернышев сочувствовал казакам, видел, какую они нужду терпят. Ему даже ведомо было, как в Кордюковс- ком лагере Дикун и его односумы, наскребя у себя по полушке да по копейке, покупали для Осипа Шмалько у местного казака ношеные, но еще крепкие чоботы и кафтан. Иначе Осипу пришлось бы продвигаться дальше, как ощипанному гусаку с голыми ногами.

И полковник в тот же день, 14 июня, настрочил рапорт на имя генерал — губернатора Кавказского наместничества И. В. Гудовича с изложением всех вышеозначенных перипетий и просьбой об оказании помощи. В тот же час донесение конным нарочным было отправлено в Георгиевск. Оставалось ждать ответа. О том он и заявил казакам.

Вблизи Моздока, в станице Екатериноградской (ныне Красноградской), там, где река Малка отдает свои воды Тереку, у стен крепости походники разбили свой лагерь для отдыха. Красота здесь неописуемая. Заливные зеленые луга, купы деревьев, журчание говорливых горных рек и ручьев…

— Чем не земной рай! — воскликнул Осип Шмалько,

подходя к группе васюринских казаков, где находились Дикун, Дубовской, Орлянский, Чечик, Жома, Ковбаса, Ткачев.

— С Казбеком в придачу, — в тон ему присовокупил Федор, показывая рукой хлопцам на огромную белую голову великана, явственно проступавшую на фоне высокого неба за целых двести с лишним верст.

Казаки залюбовались открывшейся картиной. Кто?то восхищенно причмокнул губами, по — детски хлопнул в ладоши:

— Да тут жить и жить, умирать не надо.

Костистый блондин Ткачев лишь отчасти разделил восторг товарищей:

— Да, виды тут прекрасные. Только много людской крови льется. Сколько живут здесь казаки — терцы, столько и не выпускают из рук оружия. С местными горцами шутки плохи, их персиане крепко настраивают против православных.

Поговорили, разошлись по палаткам. А в это время у старшины затеялся изрядный скандал. И все на почве того, что казаки высказали офицерам вновь свое неудовольствие тем, как они отнеслись к ним в Астрахани, Баку, на Сары, Камышеване, в Сальянах.

— Порционное вино утаивали, — горячился то один, то другой из них, — деньги за погрузку купеческих судов недоплачивали. Никакой честности не было.

Подогретые нервозной обстановкой офицеры между собой начали выискивать конкретных виновников, громоздить справедливые и надуманные упреки. В непримиримой схватке сцепились сотники Василий Павленко, обычно рассудительный и спокойный человек, и более молодой Игнат Кравец, строитель батареи в Ленкорани. Павленко кричал на подпоручика:

— Ты больше занимался винными делами, чем исполнением служебных обязанностей.

Подпоручик не оставался в долгу:

— А ты почти все время просидел в резерве, как некомплектный офицер.

Громкую ссору затеяли хорунжие Иван Холявко и Никита Собокарь. И тот, и другой имели прямое отношение к дележке порционного вина, когда оно выдавалось. Многим казалось, что Холявко и Собокарь подмахлевыва- ли, обделяли казаков. Вот теперь эту претензию каждый

из них не мог принять лично на себя, а старался переадресовать другому. Холявко помоложе, Собокарь — гораздо старше, оба неграмотные, они не жалели голосовых связок при выяснении отношений.

— Что ты мне, Собокарь, говоришь про вино, — ярился Холявко. — Вспомни?ка ордер бригадира Головатого от 4 января этого года о тебе самом, как ты торговал вином. И молчи в тряпочку.

— То вино я купил у персов и продал нашим старшинам, нисколько на нем не нажился, — возмутился Собокарь. — А ты от наших казаков отрывал порции.

Есаул Иван Луговой подбросил горючего материала в «винный костер» еще в Наурской. Он заявил Осипу Шмалько о том, что один из доверенных Чернышевских командиров Семен Авксентьев во время пребывания на Камы- шеване продал десять ведер казенной порционной горилки, получив по одному рублю за каждую кварту. В Екате- риноградской же крепости эти и другие факты с охмури- ванием казаков приобрели первую широкую огласку, сама старшина учинила целую свару по этому поводу.

Затюканный и не знающий, кому верить или не верить, сколь велика мера вины того или иного спорщика и доносителя, полковник Чернышев не пресек свару и не предотвратил нанесение пощечины одному из офицеров его противником. Командир походников всю ночь не мог заснуть, волновался: «Какой позор, еще кто?нибудь рапорт накатает по прибытии в Екатеринодар».

И, чтобы приглушить чрезвычайное происшествие, в лучшем свете представить остатки полков перед земляками, на следующей остановке в крепости Павловской попытался погасить конфликт взаимными извинениями и прощениями тяжущейся старшины.

Встретившись с Федором Дикуном, незамаевец Шмалько сказал:

— Напрасно полковник Чернышев пытается прикрыть драным рядном глубокую трещину, которая разъединила всю нашу команду. Она все равно видна всем и каждому.

— Это ты правильно подметил, — уводя знакомца в сторону от отделенческой палатки, заявил Федор. — Я того же мнения. Слишком много обид накопилось у нашего брата. А понять никто не желает. Не говорю уже о том, чтобы чем?то помочь рядовым походникам.

Вечером в лагере дымили костры, пахло солдатским

варевом, слышались приглушенные голоса людей. И совсем не звучало, не разливалось раздольных