сыном. Примите его, Элеонора!

Я тяжело вздохнула. Безоблачным этот брак не будет. И все же… Лучше, чтобы сын Анри воспитывался под моим присмотром, чем стал орудием борьбы за власть в чужих руках. В умелых руках бастарды могли быть опасным оружием. Так почему бы и не усыновить его? Жоффруа станет воспитываться вместе с Гильомом и другими сыновьями, которых я намеревалась еще родить.

В итоге я не смогла отказать супругу.

— Я сделаю так, как вы просите. Но если поймаю вас с этой плодовитой Икеннаи, Анри, я проломлю вам череп.

— Значит, придется постараться, чтобы вы меня не поймали, правильно я понял?

Бросая на меня украдкой озорные взгляды, он с проснувшимся аппетитом наклонился и прижал меня к простыням. Нетрудно было распустить завязки на его рубашке.

— Вы по натуре великодушны, Элеонора. Я вам случайно не говорил сегодня, как ваши волосы напоминают мне солнечные лучи, которые озаряют своим светом побережье Англии осенью?

Поцелуи его дышали нежностью, на время он снова стал моим — большего я и желать не могла. Я была совершенно удовлетворена.

Не успел он уехать, как я понесла новое дитя.

Несчастья обрушиваются на нас тогда, когда их совсем не ждешь. Наверное, напрасно я была такой жизнерадостной, такой уверенной в предстоящем счастье. Анри возвратился лишь через несколько месяцев, но это не беда: я, кажется, стала привыкать к тому, что наши отношения продолжаются и в разлуке. Не доставлял хлопот и Жоффруа, его сын. Он был очаровательным ребенком, рано стал говорить и болтал без умолку. Он ко всем, даже ко мне, приставал, лепеча что-то, к тому же обожал размахивать деревянным мечом (это Анри подарил ему не подумав), подвергая опасности всех, кто оказывался поблизости. Нет, дело было не в Жоффруа — его я стала любить не меньше, чем родного сына. Когда же обрушилось несчастье, оно оказалось совсем неожиданным, и поделать я ничего не могла.

Небольшая кавалькада въехала, цокая копытами, на парадный двор, Анри — впереди всех, и я встретила его без каких бы то ни было дурных предчувствий. Знакомая сцена суматохи, вызванной его приездом. Я спустилась по лестнице, неся Гильома на руках, Жоффруа топал рядом со мной — в последнее время он всегда был рядом со мной, чем бы я ни занималась, — и мы, ничего не подозревая, пошли через двор навстречу Анри.

— Приветствую вас, господин мой! — На людях я предпочитала обращаться к нему официально. — Добро пожаловать к себе домой. — И добавила, не смогла удержаться: — Я и не ожидала увидеться с вами так скоро. Думала, сначала рожу ребенка, а уж потом и вы приедете.

Анри медленным движением поднял забрало шлема.

— Элеонора…

Глаза его закрылись, потом снова открылись.

— Анри!..

— Я должен был приехать… Мне надо было вернуться сюда.

— Да в чем дело? — Я нахмурилась. — Нам что, угрожает опасность? Не могу представить какая. — Стены Руана были способны выдержать осаду самого многочисленного войска.

Анри, не тратя больше слов, как всегда, уверенно соскользнул с седла — и упал к моим ногам бесформенной грудой доспехов и пропотевшего, забрызганного грязью рыжего плаща, да так и остался лежать не шевелясь.

— Анри!

Он так и лежал на мощеном дворе, не подавая признаков жизни.

— Анри!

Я положила Гильома на землю и, не задумываясь ни о своих пышных юбках, ни о раздавшейся вширь талии, встала на колени, сняла дрожащими пальцами шлем, стянула подшлемную шапочку.

— Анри!

Ответа не последовало, и острый приступ страха пронизал меня всю, заставив сжиматься и сердце, и живот. На какое-то мгновение — пока я не ощутила, как его грудь под моими пальцами вздымается и опадает — на меня нахлынула тошнота, а глаза застлала пелена. Я подняла голову, посмотрела на окруживших нас рыцарей.

— Что с ним произошло? — И вдруг увидела человека, который соскочил с коня и упал на одно колено рядом со мной. — Жоффруа! Вы-то что здесь делаете?

То был Жоффруа, угрюмый и тщеславный братец Анри, мой неудачливый похититель. Он и сейчас оставался угрюмым.

— Я приехал с ним вместе, — огрызнулся он на мой вопрос. — Мы заключили мир.

— Скорее уж, вы запросили о мире, — не осталась я в долгу, стаскивая с Анри кольчужные рукавицы и распуская застежки доспехов на горле. — Думаю, у вас просто не было иного выхода, ведь Анри отобрал у вас вер три замка! А кому нужен в союзники безземельный предатель?

— Побойтесь Бога! Никакой я не предатель…

Но я его уже не слушала. Все мои чувства снова сосредоточились на человеке, который лежал у меня на руках. Он был до ужаса недвижим. А ведь Анри так редко даже сидел спокойно.

— Он ранен? — спросила я настойчиво. — Опасно?

Впрочем, на это не похоже.

— Нет, — отозвался Жоффруа, не в силах скрыть своего беспокойства. — Всю последнюю неделю он был чем-то болен. Пытался сопротивляться болезни, да только слабеет с каждым днем.

Болезнь?

— Внесите его в замок, — приказала я, поднялась на ноги, взяла на руки Гильома, которого отвлек от неуместного любопытства один из капитанов.

Анри внесли в замок, в его покои, положили там на ложе, а я стала разбираться, в чем дело.

Лицо его посерело, на лбу и верхней губе то и дело выступали капли пота, хотя кожа на ощупь казалась холодной и липкой. Он лежал без чувств, тело подергивалось, будто ему снились страшные сны. Что же это за болезнь? Чума? Но характерной сыпи не видно. Желудочное заболевание, подобное тому, что унесло жизни и моего, и его отца? Однако ни рвоты, ни поноса не было. Когда я отстегнула и вытащила из-под Анри перевязь меча, мои руки дрожали уже очень сильно. Какой беспомощной я чувствовала себя, не представляя, что это за болезнь и чем она вызвана!

И я позвала единственного знающего человека, о ком смогла подумать.

— Агнесса… — От испуга у меня едва ворочался язык. — Что это с ним?

Она притронулась ко лбу Анри, пощупала горло, задержала руку под подбородком, где яростно пульсировала жила. Сердито нахмурилась.

— Что-то вроде лихорадки, называется потовая горячка[95]. Она его крепко зацепила.

— Он умрет? — едва осмелилась я спросить, еще больше страшась ответа.

Мне кажется, еще никогда слова не шли у меня с языка с таким трудом.

— Не умрет, если только нам удастся сбить жар. Жар очень сильно напрягает сердце, госпожа.

— Но у него крепкое сердце.

— Он и сам крепкий, однако горячка высасывает силы из самых сильных.

Это совсем меня не утешило. Внутри все сжалось от страха, а дитя в утробе беспокойно задвигалось и забило ножкой.

— Тебе известно, что нужно делать?

— Да я уж что-нибудь попробую. Мне приходилось видеть подобное раньше, когда я была с королевой Аделаидой в Морьене. Кто говорит, что это от дурных испарений воздуха, кто винит гнилую воду. — Агнесса посмотрела на меня и сказала честно, как я от нее и ожидала: — В чем бы ни была причина, эта болезнь опасна для жизни.

— Не дай ему умереть, умоляю! — Я прикрыла рот пальцами. — Он так нужен мне!

Я знала, что так оно и есть. Не власть, не безопасность Аквитании, даже не надежда на королевский венец — мне был нужен он сам. Мне был нужен Анри. Наверное, это и была любовь, несущая с собою боль и неуверенность.