Прошло три дня. Сильно укрепились таньги в доме, другой разобрали на материал, внутри выложили деревом. Сверху над дымовым отверстием другой дом[126]. В нем стоят лучшие стрелки и стреляют вниз на нападающих. «Ну, вы первые ведите осаду, — говорит Эленнут, — если пошли в передовых!» Стали осаждать — не могут, ибо среди стоящих вверху один очень злой: каждою стрелою убивает человека. Пришел Лявтылывалын. «А что?» — «Не могли!» — Бабы вы бессильные!» — говорит Лявтылывалын. «Я теперь! Вы только смотрите!» — «Как же, как же! Сам!» Таньгинские женщины внутри, услышав звук голоса Лявтылывалына у задней стены, поспешно сами убивают своих детей, девушки сами себя убивают; воины снаряжаются на последнюю битву. «Кто будет моим подмышечным помощником?»[127] «Я!» — кричит Эленнут. «Хорошо!» Стали плотно. Голова Эленнута у вождя около подмышек. Сколько ни стреляют, не могут убить, ибо быстро увертываются. Когда же подошли ближе, то Эленнут прекратил вражеское стреляние, ибо его стрелы посылались так часто, как снег, как капли мочи, и заполонили все места. Потом Лявтылывалын подскочил: «Я теперь попробую!» Выстрелил единожды, сбил совсем надстройку, разбил вход, разорвал связки дверей и ринулся внутрь. Через полчаса ни единого таньга уже нет — все перебиты. Стадо угнали с собой.
Были два брата, Манэ и Манактон. В военное время Манактон был взят в плен русскими и посажен в темницу. Они кормили его и давали ему пить, но не позволяли раздеться для удовлетворения своих естественных потребностей. Поэтому его штаны стали наполняться экскрементами, и наконец он не мог более двигаться.
Однако русский «переодетый шаман»[131] воспротивился этому. Он сказал: «Я не верю, что ты способен тянуть судно совсем один, но если ты действительно сделал это, я предлагаю испытание. Двое русских будут держать длинный нож на высоте своих голов. Ты должен перепрыгнуть тот нож». Они держали тот нож над своими головами. Он [
«О, о! — сказал русский шаман. — Ты очень проворный. Привести сюда Манактона!» Они привели Манактона. Он был так слаб, что не мог идти. Они принесли его. Они распороли ножом его штаны, вымыли его и вычистили его. Затем он встал на ноги. Манэ сказал брату: «Пошли к берегу!» Он попросил у русских чаю, сахару и табаку[133]. Они ему ничего не дали. Он ударил шамана в лицо и убил его. Затем он проскользнул к реке. Русские молодцы выстрелили из своих винтовок и попали ему в голову. Вот там он был убит и умер. Конец.
Один человек жил в поселке Киг'ини[134]. У него было два сына. Солнечный Владыка послал своих людей в эту страну. Люди пришли к
Весной пришли другие люди, посланные Солнечным Владыкой, и сказали старику: «Солнечный Владыка хочет твоего другого сына на свою службу». — «Я не отдам его. Я совсем стар и не имею других детей. А где мой первый сын? Он не появлялся более». Они ушли. Сын сказал: «Почему ты отверг их просьбу? Поскольку мой старший брат ушел этой дорогой, позволь мне сделать это также. Почему ты отверг? Лучше пошли меня вместе с ними». В назначенное время они пришли опять. «Солнечный Владыка хочет иметь твоего другого сына, по крайней мере, в качестве своего гостя». — «Хорошо! Возьмите его!» Они ушли.
По дороге жил другой Солнечный Владыка, ближе, чем первый. Они пришли к нему. У него был большой хорошо укрепленный дом. Его дочь вышла и тут же вернулась в дом: «Гость пришел!» Отец вышел и сказал: «Так, теперь покажи нам свое умение в фехтовании!» Коленто начал размахивать своим копьем. Он махал им и делал различные движения и удары в сторону. Солнце было по левую руку, затем оно прошло над правой рукой и затем почти зашло. Он еще махал своим копьем. «О, — сказал Солнечный Владыка, — ты вполне хорош! Я хочу взять тебя моим зятем». Он был вполне добр к нему. Таким образом, ночью он ложится с девушкой и делает ее своей женой. На следующее утро он уходит и берет с собой копье своего тестя, так как древко его собственного стало очень гнущимся из-за постоянных упражнений.
Они пришли к первому Солнечному Владыке. Он лежал на боку и похотливо храпел[135]. Его оружие и ноги простирались широко в стороны. Близ его пениса была маленькая собачка, привязанная к привязи. Она была маленькая и слабая, но, несмотря на это, бдительная. Ее уши навострялись при любом шуме, какой бы не