— Да, — подхватила Кэтлин, — а еще я бы вышла замуж за моряка. Представляешь — ты ждешь, пока он вернется с моря, и выставляешь фонарь в окне, чтобы в бурную ночь его свет привел корабль в гавань, а потом он утонет в море, и ты станешь ужас как печальна и будешь каждый день возлагать цветы на его поросшую маргаритками могилу!

— Да-да, — поспешила вставить свое Мейбл. — А еще хорошо пожениться с солдатом, и пойти на войну в коротенькой юбочке и такой смешной шляпке. А на шею повесить бочонок с ромом, все равно как у сенбернара. Я видела у тети балладу про солдатскую жену, и там была такая картинка.

— Когда я женюсь… — перебила ее Кэтлин.

— Когда я женюсь, — успел вставить Джеральд, — я выберу себе немую девчонку или попрошу кольцо, чтобы она разговаривала только тогда, когда ее об этом попросят. Ну-ка, посмотрим! — И он приник глазам к щели в каменной решетке.

— Уходят! — объявил он. — Розовые и алые шляпки колеблются вдали. А тот смешной маленький человечек с козлиной бородой идет совсем не в ту сторону, и теперь садовникам придется его выпроваживать. А где же мадемуазель? Так, вам уже пора отправляться. Когда речь идет о пикнике, опаздывать рискованно. Покинутый всеми герой нашей истории, в одиночестве и без всякой поддержки, предложил своим отважным товарищам пересесть в вагон главного штаба, а сам остался на своем смертельно опасном и тяжком посту, поскольку был рожден стоять на горящей палубе, когда все остальные бегут, чтобы хранить надежду безнадежную, когда все человечество уже отчаялось!

— Я думаю, мне тоже следует выбрать себе немого мужа, — решила Мейбл. — И уж когда я буду писать книжки, там совсем не будет героев, а будут одни только героини. Пойдем, Кэтлин!

Выйдя из прохладного сумрака каменной беседки на солнце, они попали словно бы в раскаленную печь. Нагретый каменный пол обжигал им ноги даже сквозь подметки башмаков.

— Теперь я знаю, как чувствует себя «кошка на горячих кирпичах», — пробормотал Джимми.

Допотопные животные обитали в березовой роще на склоне холма, примерно в полумиле от замка. Дедушка лорда Ядлинга пристроил их там в середине прошлого века в славные времена покойного Принца- консорта, выставки 1852 года, сэра Джозефа Пэкстона и строительства Хрустального Дворца. Их обтекаемые каменные формы, огромные, неуклюжие крылья и по-крокодильи изогнутые спины уже издали приманивали ребят своим серым мерцанием.

Большинство людей думает, что летом жарче всего бывает в полдень. Ничего подобного: ясное, безоблачное небо с каждым часом раскаляется все сильнее, и особенно жарко становится в пять часов. Вам никогда не случалось отправиться в жаркий день к кому-нибудь на полдник и в самом нарядном накрахмаленном платьице пройти полмили по открытому месту?

Кэтлин, Мейбл и Джимми все сильнее потели и все больше замедляли шаги. К тому времени, когда они заметили на краю леса призывно развевающийся белый носовой платок бейлифа, они уже почти достигли той стадии дурного настроения, когда начинают раздаваться замечания вроде «лучше было бы никуда не ходить».

Но маленькое знамя, сулившее им сладкий чай, укрытие в тени и возможность удобно расположиться на травке, вселило в них новы силы. Они ускорили шаги. Последний отчаянный рывок привел их к груде медных прошлогодних листьев, укрывавших нагие серо-зеленые корни берез.

— Ох, вот здорово! — крикнул Джимми, с размаху бросаясь на землю. — Как поживаете? — спохватился он.

Бейлиф сегодня на взгляд девочек смотрелся просто замечательно: он избавился от грубоватой вельветовой формы и надел серый фланелевый костюм, которого сам граф не постыдился бы, а его соломенная шляпа украсила бы самого герцога, а что до его изящного зеленого галстука, так не каждый князь нашел бы в своем гардеробе что-либо подобное. Он радостно приветствовал своих гостей, чьи жадные взоры уже различали среди брезентового цвета листьев две тяжелые и весьма многообещающие корзины.

Бейлиф был человеком тактичным. Он даже и не вспомнил о своем предложении провести экскурсию среди каменных изображений допотопных животных — экскурсию, которую жара сделала бы столь непривлекательной.

— Вы, должно быть, умираете от жажды, — начал он, — да и есть вам захочется, как только напьетесь. Я поставил чайник на огонь, едва завидел издали фигурку моей дорогой выдумщицы.

Чайник, пристроившийся на спиртовке в расщелине между двух крепких березовых корней, свистом и фырканьем напомнил о себе.

— Снимите, пожалуйста, башмаки и туфли, — светским тоном продолжал он, словно пожилая дама, предлагающая своим гостьям снять их почтенные чепчики. — Тут неподалеку, за мостиком, есть маленький ручеек.

Ах, как это было здорово — ступить распаренными ногами в холодную, живо бегущую воду. Я могла бы извести немало страниц, описывая это удовольствие. Когда я была маленькой, неподалеку от моего дома тоже протекал ручей, в котором плавали рыбки и кружили опавшие листья и над которым низко нависали ивы и ольха, сохраняя таким образом прохладу в самый жаркий день. Однако я веду рассказ вовсе не о себе.

Когда дети вернулись, бодро ступая розовыми, влажными, освеженными стопами, бейлиф уже разливал в чашки чай. Это был замечательный чай, и к нему полагалось сколько угодно молока (что хранилось в бутылке из-под пива с плотно пригнанной пробкой), пирожков, имбирных пряников, груш и кусков огромной дыни, в сердцевине которой притаился кусочек льда. Поистине, то был чай богов!

Именно это сравнение и пришло в голову Джимми. На секунду оторвав свою рожицу от овального полумесяца дыни, он произнес:

— У вас тут почти так же здорово, как на пиру у бессмертных — честное слово!

— Изъясните мне эту аллюзию, — попросил облаченный в серую фланель хозяин пира, и Джимми, догадываясь, что эти слова в переводе означали примерно «Что вы хотите этим сказать?», охотно пересказал ему все события только что пережитой детьми ночи — ночи, во время которой статуи оживали и собирали с деревьев озерного острова плоды и яства для прекраснейшего неземного пиршества.

— Вы все это прочли в книжке? — с надеждой спросил бейлиф.

— Нет, — обиделся Джимми. — Все так и было.

— Я так понимаю, что вы все наделены изрядной толикой живого воображения, — продолжал бейлиф, протягивая Кэтлин груши. Кэтлин натянуто улыбалась. И зачем это Джимми понадобилось болтать?

— Ничего подобного! — продолжал сей неосмотрительный и упрямый как мул юнец. — Все, что я вам рассказал, происходило на самом деле — как и то, что рассказала вам Мейбл.

Бейлифу, похоже, стало слегка неуютно.

— Ладно, ладно, старина! — пробормотал он.

Воцарилось неловкое молчание.

— Послушайте! — взорвался наконец Джимми (ох, доведет его упрямство до беды). — Вы верите мне или нет?

— Кончай дурить! — шепнула ему Кэтлин.

— Если вы мне не верите, я вам докажу!

— Хватит! — в один голос завопили Кэтлин и Мейбл.

— Верите или нет?! — настаивал Джимми, растянувшись на животе и подперев подбородок руками, причем его локти глубоко ушли в подушечки из мха, а голые ноги превесело болтались в воздухе.

— По-моему, вы замечательно умеете рассказывать о своих приключениях, — попытался увильнуть от ответа бейлиф.

— Очень хорошо! — объявил Джимми и резко сел. — Значит, вы мне не верите. Заткнись, Кэт. Он ведь джентльмен, будь он хоть сто раз бейлифом!

— Благодарю вас! — поклонился бейлиф, и лукавая искорка промелькнула у него в глазах.

— Вы никому не расскажете, честно? — потребовал Джимми.

— Не расскажу о чем?

— О чем бы то ни было.

— Конечно, нет. Я ведь, как вы сами только что сказали являю собой наглядное воплощение