заключалось в выставленных здесь экспонатах, в этих выцветших, давно законсервированных животных. Вот где истоки эволюции! Чем была бы она, если бы люди ее не заметили? Ничем. Даже не малозначащей деталью. Разглядев ее, Дарвин вызвал ее к жизни, и получилось, что эволюция имела место всегда. Эти образцы с «Бигля» были переполнены смыслом.
Варди собирался отправить их в небытие, распустить нити, сплетенные Дарвином, искоренить факты. Такова была его стратегия помощи своему нерожденному Богу, суровому и любящему буквалистскому Богу, о котором говорили священные тексты. Варди не мог заставить его победить — сражение было проиграно, — но мог сделать так, чтобы его Бог одержал победу в прошлом. Сжечь эволюцию вплоть до того момента, когда она еще не началась. Тогда перезагруженная вселенная и люди, сотворенные в ней, были бы такими, как надо.
Это могло случиться только той ночью, потому что Билли и его товарищи сделали ее
— Это не сработает, — снова сказал Билли, но он чувствовал напряжение во времени и небе, и ему очень сильно казалось, что эта штука все-таки сработает.
Чертова вселенная была пластична. Варди держал в руках коктейль Молотова.
— Смотри, — сказал он. — Бутылочная магия.
Сосуд был заполнен флогистоном, который он заставил сделать Коула с помощью его неопытной дочери, жизни которой Варди угрожал. Тахионное пламя ревело безостановочно, освещая лицо профессора.
Он поднес сосуд ближе к экспонатам, осветив замаринованных лягушек. Те изменились, уменьшились в тепле временн
Варди повернулся к полке с экспонатами Дарвина и поднял руку.
Билли с трудом поднялся на ноги. В голове крутилась одна мысль: «Только не это». Надо попробовать разлить огонь. Возможно, специальный высокопрочный пол изменится, составляющие его вещества разложатся на элементы. Но руки у Билли оставались сцеплены за спиной, и он был слишком далеко.
— Нет! — хрипел Билли, истекая кровью.
Тени, порожденные огнем, танцевали над этикетками, написанными рукой Чарльза Дарвина. Билли вжался в пол, как ильная рыба. С воплем религиозного восторга Варди метнул пылающий снаряд — пожиратель времени.
Тот летел, вращаясь. Руки у Билли были скованы. Но внутри зала имелось множество других конечностей.
Архитевтис-зомби выкинул свои длинные щупальца, протянув их через всю комнату. Последний бросок хищника. Он поймал бутылку на лету.
Увидев это, Варди испустил гневный крик.
Катахронофлогистон задел кожу архитевтиса, и она загорелась. Другое щупальце, пропитанное формалином, взмыло вверх, обвило Варди за талию, изогнулось и потянуло его внутрь аквариума. Бутылку спрут поднес к своему рту и раскинул свои короткие щупальца, чтобы принять Варди. Тот завопил.
Варди кричал. Огонь, пожирающий время, ревел и распространялся. Спрут уменьшался. Руки и ноги Варди укорачивались.
Спрут посмотрел на Билли. Тот никогда не смог бы точно описать, что читалось в его глазах, в этом внезапном взгляде, и как именно экспонат в аквариуме сумел объясниться с ним. Но это были отношения товарищества. Не подчинения. Спрут никому не повиновался. То, что он сделал, он сделал осознанно, продемонстрировал это Билли и попрощался с ним.
Катахронофлогистон уменьшил спрута еще больше и сделал его кожу не мертвенной, а гладкой. Эгоистическая самоотверженность. Чем были бы он и его родичи без эволюции? Глубоководные боги не состояли с ним в родстве: он решил погибнуть не ради кракена, но ради всех этих экспонатов в зале, всех этих силуэтов, всех богов науки внутри бутылей.
В аквариуме ревело пламя. Плоть горела, становясь моложе. Началась последняя вспышка битвы. В огне Билли видел очертания младенца, опутанного коротенькими щупальцами и вопившего со взрослой яростью. Оба пылали, по-прежнему сражаясь, и наконец превратились в горячие эмбрионы, которые переплелись, замерли в гротескном разряде протоплазмы и сгорели напрочь.
Стенки аквариума распались на тлеющие кристаллы руды, на химические элементы, а затем рассыпались на атомы даже прежде, чем успели расколоться.
Глава 81
Пламя ушло, как морской отлив. Свет от огня погас. Осталось только свечение люминесцентных ламп.
Что-то собралось в складки
вспыхнуло и расплавилось
и
Внезапно и очень быстро все стало меняться. Происходило пусть и несовершенное, но исцеление. Шла тотальная, эпохальная герметизация. Лондон менял кожу. Пожар опалил его и погас.
Билли оказался в этой новой коже, в новом времени. Билли существовал. Билли выдохнул и вдохнул, дрожа от непонятного облегчения. Он находился в зале.
Дарвиновские образцы уцелели. Билли потрогал их один за другим, протягивая скованные за спиной руки. Он провел пальцами по стальной поверхности, там, где никогда не было архитевтиса. Крошечный мнемофилакс смотрел из-под стеклянного колпака. Его костяная голова следила за передвижениями Билли.
Ничего не пропало. Билли понял это совершенно ясно. Билли со странной отчетливостью осознавал, что, несмотря на все последние события, подробности которых оставались слегка расплывчатыми, здесь, в этом зале, никогда не было легендарного гигантского животного. Крошечный ангел памяти покружился и потряс черепушкой головы. Билли засмеялся, сам не зная почему. Пиромант был жив и ждал свою дочь: никогда и нигде не было никого, кто мог бы шантажировать его при помощи девочки. Время казалось немного сырым. Угроза, которую Билли отменил в этом зале, — а она была очень неприятной — никогда ни над кем не нависала, потому что ее не существовало. Он смеялся.
Небо изменилось. Билли ощущал его через крышу. Оно отличалось от того, каким никогда не было. Напряжение ушло. Конец света, настоящий конец, был только одной, очень маловероятной возможностью из многих.
Кое-какие детали отсутствовали. После всего случившегося Билли понимал, что это может означать. В истории появился шрам от ожога. В воздухе все еще витал запах гари. Но Билли определенно остался потомком обезьян и в конечном счете — морской рыбы.
Он встретился взглядом со мнемофилаксом, через весь зал: глаза в глазницы. Хотя мимика была недоступна ангелу, Билли мог бы поклясться, что тот улыбнулся ему в ответ. Филакс приплясывал и писал своими крошечными пальчиками на внутренней стороне стекла — что именно, непонятно, — открывал и закрывал рот. Он был памятью. Покачав головой, ангел приложил костяной пальчик с волос толщиной к своим несуществующим губам. Крошечные кости упали, череп рассыпался в прах — ангел стал пробиркой и кучкой мусора.
Билли сидел на стальном столе, где никогда не было огромного моллюска: сидел так, словно был экспонатом и гадал, с чем опаляющим, жгучим еще придется сражаться. Он ждал, когда что-нибудь
