Есть еще вопрос, который раньше никто не стал бы обсуждать, но сегодня его сделали главным мерилом счастья в жизни. Помню, где-то в середине 90-х, когда очень активно рекламировали виагру, показали репортаж из США, и там какой-то древний пенсионер на восьмом десятке, захлебываясь соплями от восторга, сообщал всему миру, что теперь у него «стоит, как гвоздь». Это же надо, какой овощ – прожить всю жизнь и иметь в этом единственную радость! То, что он к своим годам плохо может творить (если творил когда-нибудь), его не волнует; что не может одерживать побед, его не волнует; то, что он никому не нужен, его не волнует, а вот то, что он снова может делать возвратно-поступательные движения – вот это для него вся радость и весь смысл жизни. И вот такие убогости называют себя людьми!
В мои студенческие годы как до, так и после перестройки, недопустимо было обсуждать вопросы секса открыто, публично. Никакого запрета на это не было, как никто и не разрешал эти вопросы обсуждать в пору «гласности», просто выпустили в прессу и на ТВ субъектов с умственным развитием обезьяны, а этим обезьянам и говорить-то больше было не о чем. Ну о чем бы депутатка Лахова в Думе говорила, если бы не было секса? Она что, что-то знает о том, как управлять народным хозяйством, как защищать свое государство или как воспитывать детей? Если бы знала, то об этом бы и говорила, но за всю жизнь она научилась понимать толк только в этом, вот отсюда и ее революционные идеи в сексуальном воспитании. О таких и о таких, как он сам, в те годы очень точно написал журналист Радзиховский – не люди, а «двадцать метров кишок и немного секса». Эти двадцать метров ни о чём понятия не имеют и тупо повторяют модные мысли, а в сексе и жратве они и сами кое-что смыслят, посему это их любимая тема. Раз уж выпустили обезьян, чтобы они вели нас в «цивилизованное общество», то не стоит и удивляться, что у этих убогих всё счастье ограничивается сексом после той жратвы, в модности которой их убедила реклама.
Повторю, что у нас это было не так, и секс не был вопросом публичного обсуждения, но, что поразительно, мы в вопросах секса знали все, что необходимо для счастья. Меня не так давно и самого это удивило. Случилось так, что мы с товарищем моих лет похвалили замужнюю женщину лет 30 за то, что она все же родила ребенка, посетовав, что в наше время это было обязательной целью брака. Неожиданно состоялся диалог, который она начала довольно заносчиво.
– Это потому, что у вас презервативов не было, а в сексуальном плане вы были неграмотны, вот и штамповали детей, – безапелляционно заявила она, и мы рты открыли от удивления «достижениями» нынешнего сексуального воспитания.
– Во-первых, презервативы у нас были, они в каждой аптеке валялись по 4 копейки, но мы действительно ими не пользовались. Но, послушай, если бы дело было в отсутствии презервативов, то у нас бы дети рождались каждый год, между тем у нас рождалось всего по 2–3 ребенка и только тогда, когда мы этого хотели.
– Ваши жены делали аборты.
– Было и такое, куда же денешься, 100 % гарантии и презервативы не дают, но аборты – это несчастные случаи, и только. А практика в целом гарантировала контроль беременности. Неужели вы, молодые, сегодня уже не умеете ее контролировать так, как мы?
– Да кому нужно ваше высчитывание дней, когда нельзя забеременеть?
– ??? Да с чего ты взяла, что мы занимались этой арифметикой? Она же плохо совместима с любовью и страстью.
Неужели твой муж действительно не знает, что делать, чтобы предохранить тебя от нежелательной беременности в любой момент, когда вам захочется близости?
Мы окончательно смутили женщину, и она прервала разговор, понимая, что показала себя довольно глупо, начав разговор с таким апломбом. Мы же остались в полном недоумении. Конечно, и в наши дни случались люди малокомпетентные в таких вопросах, но тогда же не было «сексуальной революции», не было этого пресловутого «сексуального воспитания», о котором уже 20 лет только и болтают. И в жизни с любимым человеком презервативами не пользовались, этого я, правда, определенно утверждать не могу, но я почему-то в этом уверен. Я 14 лет подписывал больничные листы сначала 120–130 женщинам своего цеха, а потом примерно такому же количеству женщин заводоуправления. Да, попадались с диагнозом «медаборт по желанию», отводилось на это, если мне память не изменяет, три дня. Но этот диагноз был редким, не бросался в глаза и не составлял проблемы – не надо забывать, что любая потеря трудоспособности подчиненными была в СССР заботой начальников. Увеличение случаев или длительности любых болезней требовало от нас мер: скажем, предупреждение главврача медсанчасти завода о начале эпидемии гриппа заставляло начальников цехов следить за тем, чтобы все работники цеха сходили на прививки, а директор немедленно давал распоряжение, чтобы ОРС во всех столовых бесплатно раскладывал на столах лук и чеснок, и бухгалтерия счета ОРСа на них без разговоров оплачивала.
Простите, но если женщина «залетела» и вынуждена сделать аборт, а подруги не объяснили ей, что нужно делать, чтобы «не залететь» в следующий раз, то какие же они, к черту, после этого подруги? У нас на заводе коллектив был, видимо, достаточно дружным, чтобы не мордовать начальство подписанием больничных с таким диагнозом.
Поразительно и другое. Интимная близость с любимой доставляет удовольствие, и чем эта близость дольше длится, тем само собой дольше и удовольствие. Так вот, при том способе, который в мое время использовали мужчины, чтобы предохранить любимую от нежелательной беременности, мужчины испытывали несколько оргазмов, и сам секс, соответственно, длился дольше. И для меня это вообще непонятно – с одной стороны, вопить о «радости секса», а с другой – не знать элементарного о том, как эту радость продлить?!
Хотя понятия общества в наше время запрещали публичную болтовню о сексе, но в дружеском кругу эти вопросы обсуждались во всех аспектах и передавались, так сказать, из поколения в поколение. Мне, к примеру, что там и к чему, объяснил брат Валера, когда мне было лет 11, а ему 15. Дальше я слушал рассказы более взрослых парней в уличных компаниях, в основном это, конечно, были те еще педагоги, но и у них узнать можно было довольно много. И последние нюансы мне нежно объяснила любящая меня женщина, в которую мне посчастливилось влюбиться на 19-м году. Она была замужем, у нее был ребенок, и она была существенно меня старше – ей было 22.
Существует мнение, что женщины ужасные сплетницы, не знаю – сплетни в их компаниях мне подслушать не удалось. Но, достаточно много зная о мужских компаниях, должен сказать, что мужики тоже не молчуны. Правда, следует заметить, я не помню случая, чтобы кто-то из мужей обсуждал интимную жизнь с женой, даже с разведенной. Может, и в женских компаниях так, повторяю, я этого не знаю, но в мужских компаниях действует правило, о котором я узнал значительно позже, – интимные подробности жизни с женщиной, знакомой хоть кому-нибудь из членов компании, не обсуждаются. Вообще-то это правило естественно – достаточно пару раз «проколоться», чтобы понять, о ком можно говорить, а о ком – нет.
Я уже упомянул, что моя первая любовь была замужней женщиной, правда, она забеременела в 17, скоропалительный, вызванный ее беременностью брак счастливым не был, и на тот момент ее муж проходил срочную службу. Мое предложение жениться она с благодарностью отклонила, и мы свою любовь скрывали настолько, насколько это было возможно, я, по крайней мере, держал язык за зубами. Около года длилась наша близость, расстались мы накануне возвращения из армии ее мужа, сохраняя друг к другу признательность и нежность. Несколько месяцев спустя после нашего расставания в компании ребят из нашего района один хвастун, развлекая нас своим затейливым враньём о любовных победах, вдруг упомянул и её. Я не мог его оборвать, чтобы не раскрыть нашу пусть уже и оконченную связь, и не мог терпеть эту брехню. Что-то я такое сказал, что заставило его насторожиться и свести всё к шутке, но мне было по-настоящему очень больно.
А в другом случае я по глупости оказался виновником последствий, последовавших за нарушением правила мужского молчания. В стройотряде я сдружился с одним парнем, мы довольно откровенно раскрывали друг другу подробности наших любовных историй, но он вдруг похвастался близостью с одной девушкой из нашей группы. Были ли эти подробности правдой или нет, я не знаю, но ему не следовало рассказывать их мне. Потому что пару месяцев спустя мы сидели с ней за одной партой на какой-то скучной лекции, я развлекал ее разными историями и, упомянув в одной из них этого парня, начал о нем рассказывать, а потом нечаянно сказал:
– Ах, да, ты же его знаешь, вы же дружите.
