вопрошающе.

Я встала рядом и попросила Леню сфотографировать меня с легендарным полярником.

— Ой, — сказал Леня, наведя фокус. — Как моя жена похожа на Амундсена.

Поскольку это было метко подмечено, наша команда покатилась со смеху.

С Леней Тишковым мы познакомилась тридцать пять лет назад, я ахнула, когда мы повстречались — до того мы были похожи друг на друга, случайные прохожие принимали нас за близнецов. Правда, Леня считал, да и сейчас считает, что он гораздо фактурнее, хотя я не знаю почему. Оба мы длинноносые и большеглазые, и брови широкой дугой…

Когда же к Амундсену подошел мой муж Леня, всем стало не до смеха.

Два Амундсена стояли рядом. Два Тишкова. Два брата — Руаль и Леонид.

Быстро защелкали затворы. Буквально каждый счел своим долгом запечатлеть эту историческую встречу.

И мы с Леней тоже обрадовались.

Мы нашли Третьего.

Воскресным утром Тед бросил якорь в заливе Королей на северо-западном побережье Шпицбергена в шестистах милях от Северного полюса. Вдали по-прежнему царили три остроконечные черные вершины, по грудь занесенные снегами. А над водой, над нашими головами, высился километровый отвесный скол глетчера Конгеваген — Королевский Путь: весь в куполах и башенках резных, порталах, арках и колоннах, похожий на белоснежный Домский собор в Милане, только абсолютно голубой.

Приглушив мотор, «Ноордерлихт» плыл в безмолвии вдоль отвесной стены ледяного храма, раздвигая ниласы. Тонкие пластины льда скользили и наползали одна на другую с каким-то заводским перегудом шлифования деталей, и звонко раскалывались, будто граненые стаканы или фарфоровые тарелки, за что их прозвали склянкой.

Снизу ледник выглядел настолько незыблемым и могучим, уносящимся в небеса, что казалось, он, как никто на Земле, готов противостоять изменению климата, парниковым газам, промышленному напору, полностью соответствуя своему королевскому величию. И даже когда весь лед истает на этой планете, останется единственная ледяная громада — Конгсваген-брин…

Однако мы прекрасно знали: его королевская рать несла сокрушительные потери и отступала по всем фронтам.

Баклэнд велел готовиться к высадке. Мы с Леней снова прибежали первые в своих померанцевых жилетах и стали потрясенными свидетелями того, как от ледника с кошмарным грохотом, вспугнув моевок и кайр, отвалилась глыба в несколько десятков тонн. Грохнувшись, она разбила морской припай, подняла облако мелкой ледяной пыли и дала такую волну, что «Ноордерлихт» взлетел на ней, как белокрылая чайка.

А в том месте, где бурно вздымались волны, из моря, сталкиваясь, выныривали громадные айсберги.

— Вот молодчаги, надели спасательные жилеты! — одобрительно сказал Волков. — Вам с Леней надо в них постоянно ходить. Еще в касках. И в масках. Мало ли! Однажды от ледника откололся айсберг, но было мелко, а сила волны зависит от глубины. Такой вырос девятый вал со льдом! А на палубе пассажиры любовались этим удивительным природным явлением. Как их начало льдом колотить!.. Столько было раненых…

— …И убитых? — в ужасе спросил Леня.

— Слава богу, только раненых, — ответил Андрей и стал обозревать ледяные торосы в морской бинокль: нет ли там каких-нибудь признаков жизни.

Баклэндже в отличие от Волкова был не склонен осторожничать. Подвижник ледяного панциря планеты, он рвался войти в соприкосновение с Королевским ледником, то требуя, то умоляя Теда максимально к нему приблизиться, подать «зодиак» и высадить нас на остров.

Но Тед, на которого не влияли ни люди, ни боги, ни сверхъестественные силы, трезво оценил обстановку и вымолвил две фразы, после чего смолк на двое суток.

Первая:

— Льды не подпустят вас к берегу.

И вторая:

— Резиновая шлюпка — не ледокол.

— Росы бояться нечего, если в море заночевать пришлось, — увещевал капитана Баклэнд. — Мы не туристы. Но ищем разрешения великих законов бытия. И тут уж, как говорится, либо грудь в крестах, либо голова в кустах!..

Увы, для Теда вопрос был решенным, а человеческая речь звучала для него, подобно морскому прибою, что подвергало смирение, кротость, человеколюбие и милосердие, терпение и мягкосердечие, присущие Дэвиду, огромному испытанию.

Раз на него стих накатил — сойти на берег, он тут же встанет и благословит вход в любую гавань. Все мы, кто смело бороздил с ним морскую пучину, были уверены, что по одному его взгляду льды раздвинутся, волны стихнут, ибо это был взгляд, который бесстрашно вбирал в себя нечистоты этого мира, а из него изливалась амрита.

Во имя преподобного Баклэнда каждый из нас готовился извлечь из своих душевных кладовых лучшее, что в них есть, считая это вопросом личной доблести. Особенно представитель Страны Кленового Листа, художница и писатель Бет Капуста упорно пыталась постичь его мудрость и учение.

Озаренная верой в Баклэнда и его дерзкую идею спасения Арктики, Бет живо напоминала легендарного монаха по имени Аед, который в похожем плавании за много веков до нас — раньше, чем появились «Беовульф», «Старшая Эдда» и «Книга Бурой Коровы», — однажды замешкался на необитаемом берегу и отстал от своих собратьев. Он принялся кричать вослед кораблю, и тогда Учитель, святой Мохтей, велел ему отломить ветку с дерева и плыть на ней вместо судна. Ни на мгновение не усомнившись, Аед сел на ветку и пустился в открытое море. На своей дурацкой ветке он даже обогнал корабль и встретил Учителя уже в гавани.

Усвоив, что эта великолепная вселенная, изначально лишенная качеств, не пряма и не крива, не велика и не мала, не длинна и не коротка, а главное — что она не умозрительна, у себя в чемодане Бет хранила до поры до времени заветный бумажный мешочек, который привезла из Канады. В нем лежал древесный уголь канадского клена. В один из дней в бухте Кунг-фьорд на сияющей песчаной отмели Бет встретила огромную глыбу льда — стамуху. Та величественно и терпеливо ожидала морского прилива, чтобы с первыми волнами отправиться в плавание по океану.

Пробил час мешочка. Бет вытащила его из-за пазухи и долго стояла — выкладывала угольками на поверхности льдины слово NOMAD, что означает «кочевник». Она так углубилась в это занятие, что и не заметила бы, если б «Ноордерлихт» поднял якорь и умчался на всех парусах.

Негаданно обретя Имя, стамуха-вековуха, избранная и отмеченная тайнописью Бет, качнулась на волне, медленно оторвалась от земли и поплыла.

Бет глядела вслед ледяному кочевнику, окруженному множеством безымянных льдин, и представляла себе его путь — мимо Земли короля Карла, в глубь Полярного моря. Может, он станет на время пристанищем тюленя или уставшего медведя, который плывет уж вторую неделю, исхудал, едва живой, а все нет и нет льдины, где он мог бы преклонить голову, выспаться и подзакусить пойманной рыбой.

Однако, скорее всего, льдину Бет ждала судьба нынешнего арктического льда — той же осенью