Ближе к вечеру бей снял руки с руля, указал вперед и произнес арабское имя города: «Тадмор!»

Вглядевшись в даль, я заметил конический холм, увенчанный крепостью. У подножия холма повсюду виднелись колонны цвета яркого, освещенного солнцем песка, они стояли и лежали, словно кости какого-то фантастического, могучего существа, скончавшегося в пустыне.

Арабский мальчик ехал верхом на белом осле по главной улице Пальмиры, которая в давние времена предназначалась для торжественных процессий и для прохождения богатых караванов из Парфии. Он пел одну из тех тягучих, жалобных песен, которые исполняют арабы, закрыв глаза и откинув голову назад, и каждый раз, как копыта осла ударяли по камню, в жарком воздухе повисала на мгновение звонкая, резкая нота.

Кроме поющего араба и его осла, следующих по улице, которую пересекали темные тени от стоячих колонн, вокруг не было ни души. Повсюду лежали останки Пальмиры: величественная арка, храмы, разбитые мостовые; город-призрак раскинулся посреди золотой пустыни. Порой, когда путешествуешь по пустыне, даже сегодня, в эпоху автотранспорта, наталкиваешься на скелет верблюда, частично засыпанный песком. Пальмира выглядит именно так: длинный эллинистический позвоночник — главная улица, ребра раскинулись налево и направо; руины очищены временем, за века выбелены солнцем до оттенка светлого меда.

Это прекрасный пример романтических руин, которые так любил XIX век. Столь безопасный и столь терпимый к несчастному прошлому, этот век мог созерцать Пальмиру, да и любые другие развалины древних городов, со спокойной отстраненностью. Упавшие колонны и рухнувшие капители казались случайным посетителям удобным местом для отдыха: на них можно было сидеть и сочувствовать павшим цивилизациям. Но путник нашего, гораздо менее надежного века не способен избавиться от мысли, что после тяжелой бомбардировки лондонская Бельгравия[25] на ярком солнце быстро превратилась бы в подобие Пальмиры.

До конца дня я бродил по развалинам города, поскольку бей уехал дальше, в Дамаск, где у него были дела, он отказался остаться даже на час. Триумфальная арка, соединявшая «улицу колонн» с гигантским храмом Ваала, показалась мне одним из самых изысканных и роскошных образцов сирийской архитектуры, который я когда-либо видел. Она примерно на двести лет старше паломнических церквей Сирии, но в ее декоре можно заметить сходство с украшениями христианских строений, которые новые архитекторы использовали для богатых рельефов церковных дверей и окон. Они резали камень так, словно это было мягкое дерево.

Пальмира представляет собой странные руины. Здесь бродят призраки не святых и воинов, а купцов. Ее история связана с торговлей. Существует легенда, что город возник как «Тадмор в дикой пустыне», а Библия называет его одним из городов, выстроенных Соломоном, причем арабы сохранили имя Тадмор до сих пор. Если это Тадмор Соломона, он был создан для охраны караванов, в стратегическом пункте пересечения двух торговых путей, ведущих к морю: один шел от Персидского залива, другой — из страны царицы Савской. Сегодня от города Соломона не осталось ничего. Руины принадлежат более позднему поселению, которое достигло максимального расцвета около 270 года и пришло в упадок из-за амбиций своей правительницы Зенобии.

Она вошла в моду в XIX веке. Если современный биограф решится оживить память о ней и она вновь вернется к жизни, то следует помнить: даже Гиббон говорил о ней в самом доброжелательном тоне. Она была женщиной с невероятно сильным характером, управляла необычной плутократией Пальмиры именно в те времена, когда этой системе подходил конец. Население города было наполовину арабским, отчасти, вероятно, еврейским, отчасти персидским. Это был странный, смешанный по крови город, в котором жили баснословно богатые купцы, скопившие состояния на контроле за восточными караванными путями. Постоянная река золота протекала вдоль центральной колоннады Пальмиры. Люди жили в городе посреди пустыни, но держали корабли в итальянских водах; другие богатые купцы контролировали индийскую шелковую торговлю; а их финансовые предприятия были разнообразными и разветвленными, как любые международные дела. Результатом такой деятельности стало то, что местные дома были богаче, больше и роскошнее, чем жилища состоятельных торговцев Делоса.

Но эти люди были достаточно разумны, чтобы заботиться о собственной безопасности и содержать армию горных лучников, набранных в основном из числа бедуинов пустыни. Их военные успехи предвещали будущие победы кавалерии других поколений, собранной под знаменем Пророка. Пальмирские воины привлекались и в римскую армию, а некоторые даже несли службу на Римской стене (вал Адриана) в Британии. В Свободной библиотеке Саутшилда хранится надгробие, найденное в римском лагере; оно принадлежало женщине по имени Регина, жене Барата из Пальмиры. Ее изобразили на камне сидящей в алькове, выполненном в стиле пальмирской архитектуры: его поддерживают две богато украшенные колонны того самого типа, что в изобилии находят среди развалин города.

В правление Зенобии Рим вздрагивал под ударами варваров — как на западе, так и на востоке, и Пальмира, верный вассал Рима, ощутила возможность набирать силу как самостоятельное государство, контролировавшее собственные границы. Когда император Валериан попал в плен к персам — это единственный римский император, когда-либо оказывавшийся в плену, — Пальмира и все пограничные районы поверили, что великая империя вот-вот рухнет. Зенобия внезапно отбросила видимость верности Риму и объявила себя независимой царицей Востока. Она захватила Египет и разместила гарнизоны на севере, возле Анкары, вплотную приблизившись к Европе. Но она не допускала, что в Риме власть может взять в руки сильный лидер, который наведет порядок в империи. Император Аврелиан вскоре прошел маршем по Малой Азии и осадил Пальмиру. Зенобия бежала на верблюде к Евфрату, но ее взяла в плен римская конница, царицу доставили в Рим и провели — в золоте и драгоценностях — в триумфе Аврелиана. Последние, мирные годы жизни Зенобия провела как респектабельная римская матрона на вилле в Тиволи, которую ей подарил император. Дети Зенобии благополучно вступили в брак, и когда в следующем столетии Требеллий Поллион писал ее биографию, поместье в Италии все еще носило имя Зенобии. Но Пальмира так никогда и не оправилась от поражения. Жизнь постепенно ее покидала. Великолепные дома обращались в руины, прекрасные храмы пустели. Золотые сны закончились, и пришло время, когда все забыли о существовании Пальмиры.