Сегодня в Египте лишь семь действующих монастырей. Четыре из них находятся в долине Вади Натрун, в знаменитом районе Скетис; еще один — в Асьюте; два — в Аравийской пустыне, неподалеку от Красного моря, это Дейр Авва Була — монастырь Св. Павла, а также Дейр Авва Антоний — монастырь Св. Антония.

История этих монастырей восходит к IV веку, это старейшие христианские обители в мире. Вообразите, с каким интересом ехал я по песчаным склонам Вади Натрун с целью увидеть современных египетских монахов, узнать, как они живут, как выглядят и что сохранилось у них от прославленных предшественников.

Склоны медленно спускались к натриевым озерам, возле которых поднимались к небу красные кирпичные трубы химического завода, раскинувшегося посреди песков. Завод в пустыне представлял собой весьма необычное зрелище. Мне он показался доисторическим монстром, пришедшим напиться насыщенной содой воды; это создание словно понимало свою уязвимость на открытой местности, а потому высоко подняло красную шею и настороженно вглядывалось вдаль.

Рабочие завода жили в деревне по соседству, там же находился и местный пункт пограничной администрации. Заслышав звук нашей машины, дежурный, а также все население, не занятое на производстве, включая детей и собак, вышли приветствовать путников. Капитан пограничного поста вежливо поинтересовался, куда я следую, а затем предложил послать со мной шейха и сержанта. Шейх оказался человеком средних лет с роскошными усами. Его кеффию скреплял массивный золотой обруч (прежде я видел нечто подобное лишь у одного из представителей королевской семьи Аравии), а на поясе красовалась кожаная кобура, из которой виднелась рукоятка револьвера. Сержант был суданцем шести футов ростом в форме цвета хаки и с длинным хлыстом в руках — такие используют для управления верблюдами.

Оба новых спутника забрались в патрульную машину и поехали вперед, показывая нам дорогу по пескам, вздымавшимся барханами по всей пустыне Скетис — пустыне, без перерыва простирающейся на запад вплоть до границы Триполи, а затем дальше, до Сахары; три с половиной миллиона квадратных миль пустоты.

Поднимаясь на очередной бархан, мы заметили впереди три белых пятнышка на расстоянии примерно в четыре мили от нас: одно чуть в стороне, а два других совсем близко друг к другу. Так появляются на горизонте моря корабли, посреди монотонного пространства, где не на чем остановить взгляд. Это были стены пустынных монастырей. Остановив патрульную машину, шейх указал на них и назвал мне каждый из монастырей. Тот, что справа, немного на отшибе, — Дейр эль-Барам; дальше, в шести милях налево, Дейр Авва Бишой и Дейр эс-Сириани, которые расположены совсем близко, их разделяет лишь миля песков. В какой мы поедем сперва? Я выбрал Дейр эль-Барам. Но где же монастырь Дейр Макарий, самый знаменитый из четырех? Шейх указал налево и пояснил, что монастырь находится в двенадцати милях от нас, за пределами обозрения.

К тому моменту, когда три монастыря оказались как на ладони, я начал понимать, что все они построены по одному и тому же плану. Каждый стоит на возвышенности, имеет прямоугольные стены и единственные ворота. Вокруг нет абсолютно ничего — только пустыня, раскинувшаяся во все стороны, насколько хватает глаз. К воротам не ведут дороги, даже колеи не заметно, нет следов человеческих ног или отпечатков лап животных. Особое ощущение уединенности и даже тревожности создает отсутствие каких бы то ни было построек за периметром стен. Словно на темном столе стоят три белые коробки, и больше нет ничего.

Сначала передо мной были только стены, сверкавшие на солнце посреди песчаной равнины, но по мере того как мы приближались к Дейр эль-Барам, приземистые белые купола, верхушки зданий и пальмы постепенно стали выступать за линией стены. Каждый монастырь строили как крепость, способную выдержать осаду и штурм, и вся их история способствовала развитию предусмотрительности и осторожности. Когда мы оказались в непосредственной близости от стен, внутренние строения уже скрылись за ограждением.

Шейх потянул за веревку колокольчика, висевшего довольно высоко на стене. Из-за стены донеслось приглушенное бряцание. Но ничего не произошло. Монастырь оставался тихим, как могила. Керамический сосуд с водой стоял на плоском камне у ворот, и шейх сказал мне, что таков обычай — «с давних, очень давних времен», — монахи всегда оставляют снаружи воду для путников и бедуинов. У каждого монастыря, объяснил он, есть подобный сосуд. Так у ворот одной из последних обителей отцов-пустынников я увидел реликвию милосердия и заботы о ближних, которыми славились и отшельники, и братские общины «золотого века» монашества.

Меня поразили не только крепость стены, но и ширина арки, составлявшей причудливый контраст с самими воротами. Арка была выстроена для гигантов, а ворота — для карликов. Не было нужды спрашивать о причине строительства столь малого и узкого входа: он красноречиво говорил об опасности набегов из пустыни.

Наконец мы услышали голоса, а потом увидели наверху смуглое лицо старика, разглядывавшего нас со стены, выражение лица у него было весьма озадаченное. На голове была белая шапочка, тело укрыто запыленной черной рубахой. Мы хотим войти? Кто мы такие? Он задал множество вопросов, а потом сказал, что спустится и откроет дверь. Вскоре раздался скрип нескольких ключей, поворачивавшихся в замках один за другим, грохот отодвигаемых засовов, судя по всему многочисленных, и вот крохотные ворота отворились, и перед нами появился старый монах; у него в руках были три или четыре массивных ключа, один — с деревянными зубцами дабба примерно два фута длиной.

И хотя мне не терпелось увидеть монастырь изнутри, я потратил несколько мгновений на осмотр ворот. Никогда прежде я не видел столько цепей, болтов, замков, деревянных балок-засовов. Такое впечатление, что изобретатели этих запоров в течение последней тысячи лет непрестанно трудились над новыми моделями. И, словно всего этого было недостаточно, мне пояснили, что узкое пространство позади ворот можно заполнить камнями, которые запечатают вход в монастырь; вот так и выжил последний отблеск христианства в пустыне Скетис.

Старик провел нас к живописной группе зданий, сиявших ослепительной белизной в палящих лучах солнца. Некоторые строения были перекрыты системой плоских куполов, напоминавших шляпки грибов, а все вместе теснились без плана и очевидного архитектурного решения. В центре находилась площадь, дальше — сад с пальмами и апельсинами, высившимися над кустами и травянистыми растениями. Мы миновали ряды келий. Дверь одной из них была открыта. Внутри, скрестив ноги, на тонком матраце сидел монах, с пером в руке он трудился над листом пергамена, переписывая литургическую книгу на арабском языке. Как и старик-привратник, он носил черную рубаху-галабию и белую шапочку.

Меня провели в дом для гостей — современное, французского типа строение с верандой на верхнем этаже и грязными деревянными ставнями, прикрывавшими все окна. Монахи, многие из которых были весьма престарелыми, черными тенями появлялись из келий, чтобы поглядеть на посетителей. Они очевидно вели бедную жизнь и явно, как и отцы-пустынники, с презрением отвергали мыло и воду, считая их потворством плоти.

На верхнем этаже дома для гостей оказалась просто обставленная комната, меня пригласили сесть. По всему периметру стояли диваны. На стене красовалась фотография нынешнего коптского патриарха, а