последний миг остановил мой кулак, иначе, как ни крути, получились бы «тяжкие увечья». Леммер, локстонский герой.
— Никакие они не «Ангелы ада», — сказал я, когда Лоуренс замолчал.
— А кто? — спросила Флеа.
— Богатые африканеры.
— Что вы имеете против богатых африканеров? — возмутилась Флеа.
Я покачал головой. Нехотя.
— Ну же, признайтесь, — подначивала она. — Вы им завидуете?
— Несомненно, зависть тоже имеет место.
— А еще что?
Я вздохнул. Отвечать мне совсем не хотелось.
— Говорите же!
— Они вышли погулять из своих башен из слоновой кости.
— Ну и что это значит?
— Это значит, что они обжираются деликатесами не потому, что так их любят, а чтобы утереть нос соседям, потому что они сидят в своих огромных, роскошных домах за высокими заборами, оснащенными сигнализацией, перед громадными плоскоэкранными телевизорами, у них огромные гаражи на три машины, в которых стоят «мерседесы» представительского класса, квадроциклы, навороченные байки и катера. И все-таки они все время ноют, что в нашей стране трудно живется…
— Но у нас действительно трудно живется…
— Кому, им? Чушь собачья! Главное, они ничего не делают, чтобы как-то изменить положение. Не ходят на выборы, на демонстрации, отмахиваются словами «От меня ничего не зависит». Они как грифы — сидят и ждут, пока правительство совершит ошибку, а потом злорадствуют: вот видите, что я вам говорил? Они расисты, но трусят открыто говорить о своих взглядах. Жалуются на рост преступности, но ни один из них даже не подумал создать в собственном квартале отряд самообороны или стать резервистом полиции. Их нельзя назвать культурными людьми; они умеют только тратить деньги и пить. И еще они боятся. Боятся всего. И они еще смеют… Их предки в Магерсфонтейне и Пардеберге в гробах переворачиваются…
Флеа долго молчала, а потом сказала:
— Они не все такие.
— Верно, — кивнул я, потому что знал одно исключение. Эмму.
Флеа кивнула; мне показалось, что она довольна.
Их разговор протекал естественно и ритмично. Я стал третьим лишним, зрителем, который со стороны наблюдает за началом романа. Флеа на несколько лет старше Лоуренса и наверняка видала виды. Зато она перестала смотреть на него свысока. Может быть, потому, что она теперь знала, кто он такой и что он такое. Общие переживания тоже сыграли свою роль, заложили основу для их дружбы. Поэтому я ушел в тень, позволил им общаться без помех. Мне тоже было чем заняться: я готовился к встрече с Дидериком Брандом. У него на ферме гостит Эмма. Значит, мне придется сдерживаться.
Мы останавливались еще два раза. В Бритстауне купили пироги и газировку, в Виктория-Уэст Флеа в последний раз сделала носорогам уколы. Она беспокоилась:
— Они устали и хотят пить. Самец еще ничего, но самка…
Мы приехали в Локстон в седьмом часу вечера: вдоль улиц — белая кипень цветущих груш. Лоуренс позвонил Николе и сообщил, где мы. Потом мы кратчайшим путем промчались через Слангфонтейн и Сак- Ривер-Порт. На следующем перекрестке мы в последний раз повернули налево, и вот мы уже в Скёйнскопе, во владениях Дидерика Бранда в горах Нюэвелд, неподалеку от национального парка Кару.
33
Чтобы распознать характерный знак, следопыт часто должен заранее представлять себе, как он выглядит.
Они все ждали нас у большого сарая — Дидерик Бранд, его жена Марика, Эмма и толпа рабочих. Дидерика интересовали только носороги; он сразу же подошел к кузову. Сияющая Эмма подбежала к моей дверце. Радость испарилась, когда она увидела мое лицо.
— Что случилось?
— У нас были небольшие неприятности, — ответил я.
— Небольшие?
Я покосился в сторону Дидерика и ответил:
— Я потом тебе расскажу.
— Как ты?..
— Ничего серьезного.
Немного замявшись, она обняла меня.
— Слава богу! — сказала она. — Слава богу!
— Черт побери! — воскликнул Бранд. — Где там Корнел? Животные больны…
— У них некротический дерматит, — ответила Флеа, спрыгивая на землю. — Их надо переместить в загон и как можно скорее успокоить.
Только тогда Дидерик обошел грузовик кругом.
— Ладно, — сказал Бранд. — Загон вон там, совсем рядом… — Он увидел мое лицо. — Леммер! Что случилось?
— Сначала выгрузим животных, потом поговорим, — ответил я.
Услышав мой голос, Эмма, обнимавшая меня, оцепенела.
В его «мастерской» царил полнейший беспорядок. На большом письменном столе стоял компьютер; вокруг неаккуратными кучами были свалены бумаги. На стенах висели фотографии в рамках: предки, оленьи рога, охотничьи сборища и его красивая белокурая жена Марика в молодости, когда ее выбирали местной королевой красоты — «шерстяной королевой». На полке темного дерева стояли старинные керосиновые лампы, тут же лежали папки, учебники по сельскому хозяйству и финансам, а также большие подшивки сельскохозяйственных журналов «Ландбау Векблад» и «Фармерс Уикли» за прошлые годы. В углу стояла потертая кожаная сумка, из которой торчали рукоятки старых клюшек для гольфа. Дидерик Бранд сидел на краю письменного стола, вытянув ноги и скрестив руки на груди, как человек, которому есть что скрывать. Я устроился напротив, на краешке дивана. Он был покрыт бурой с белыми пятнами коровьей шкурой, выделанной в стиле народов нгуни.
— Дидерик, вы мне солгали, — сказал я.
— Нет! Я сам ничего не понимаю! — ответил он. Конечно, Дидерик уже кое-что узнал о случившемся от Лоуренса во время разгрузки. Тогда он то и дело бросал на меня встревоженные взгляды.
— Вы лжете.
— Леммер, клянусь!
Лгуны всегда начинают с этого.
— Дидерик, я сейчас не в том настроении, чтобы играть. И наслушался о ваших проделках предостаточно. Вы обманщик и лжец. Кстати, счет за мои услуги вы до сих пор не оплатили, поэтому вы мне не клиент. Теперь у вас есть выбор. Либо говорите правду, либо я пущу вам кровь.
— Леммер, приятель, похоже, произошло большое недоразумение. — Он невинно поднял руки вверх. Само обаяние! — Да, я еще не заплатил вам, но заплачу сейчас же. Ну а бандиты…
Я вздохнул и медленно встал.
— …если они охотились не за рогами… — продолжал Дидерик. — То есть, хоть убейте, не понимаю,
