— Ч-черт! — Он достает из кармана платок, вытирает им мой «глок» и швыряет пистолет на землю, к остальным нашим вещам.
— Мы пометили то место, где они остановились. Три камня по обе стороны дороги…
Вот почему они на время отстали!
— …возьми с собой людей, прочешите каждый сантиметр. Они должны быть там.
— А с ними что делать? Прикончим?
Инкунзи смотрит на меня:
— Хотя бы этого гада… Я сам его шлепну. Но сначала…
Он подходит к Флеа, за волосы вздергивает ее на ноги. Разворачивает к себе лицом. Она вырывается, но он держит ее конский хвост железной хваткой, прижимает ее к себе. Приставляет разбитые губы к ее уху, левой рукой лапает ее за грудь, что-то шепчет — я не слышу что.
Ее бьет крупная дрожь.
Он отпихивает ее, быстро оборачивается и возвращается ко мне. Достает из-за пояса «смит-и- вессон», встает надо мной, расставив ноги. Лицо его бесстрастно. Он поднимает револьвер.
30
Чтобы свести к минимуму риск быть убитым опасным животным, необходимо преодолеть беспричинный страх неизвестного, в то же время избегая беспричинного бесстрашия перед тем, что вы, по-вашему, знаете.
У меня есть место, куда я ухожу. Я нашел его еще в детстве. Ничейная земля, убежище. Оно со всех сторон окружено защитными стенами, но это не комната. И не открытое пространство, хотя оттуда все видно и слышно, как умиротворяюще шумит море. Я сознаю, что тело мое остается там же, где и было; боль отдаляется и слабеет, но самого меня там нет. Я знаю, что глаза у меня закатываются; они велят мне не бояться отцовской порки. Я терплю, потому что знаю, что вот-вот уйду, ускользну — остался один шаг. Я лежу тихо, не прошу отпустить меня, не плачу, не кричу. На моих губах появляется улыбка; он звереет, норовит ударить меня еще и еще раз. Давай, бей. Когда-нибудь я вернусь. Отплачу тебе за все. И мне станет легче.
Я ушел в свое убежище, посмотрел ему в глаза, когда он прицелился в меня. Ухмыльнулся.
Он долго стоял напротив, держа палец на спусковом крючке.
Потом покачал головой:
— Ты псих!
Он опустил револьвер.
— Я знаю, где тебя искать!
Он отошел прочь и крикнул:
— Поехали отсюда!
Я не шелохнулся. По-прежнему лежал на ничейной земле.
Я услышал, как они куда-то волокут труп Змея; потом их шаги стали отдаляться. Хлопнули дверцы машин. Взревели моторы, заскрипели покрышки; вверх взметнулись тучи пыли. Я услышал, как они уезжают, увидел, как один за другим исчезают огни. Наконец нас снова окутала благословенная тьма. Флеа ван Ярсвелд тихо плакала. Лоуренс судорожно, со всхлипом, втягивал в себя воздух.
Я посмотрел вверх, на звезды, стал наблюдать, как они постепенно разгорались все ярче.
Наконец рев моторов стих вдали.
Тогда я вернулся в свое время. Сел. Флеа куда-то пропала.
Я встал — с трудом, шатаясь. Обошел машину, приблизился к стоящему на коленях Лоуренсу. Нашел их обоих в темноте. Она обнимала его обеими руками, поглаживала по затылку, утешала. Он просто сидел.
Я собрал наши вещи. Они все перерыли и выкинули на дорогу. Мой «глок» лежал чуть в стороне. Я нашел среди разбросанных вещей фонарик, пошел искать короткоствол, но не нашел его.
Обошел «мерседес» с другой стороны, проверил шины. Хорошо, что они их не проткнули. Зачем-то отвинтили колпачок от бака с горючим. Я нашел колпачок, попытался привинтить на место. Что-то мешало — длинная проволока с петлей на конце. Я вытащил из бака проволоку и выкинул ее в вельд.
Осмотрел кабину. Все, что закрывалось, оказалось открытым. Все перевернуто. Я навел порядок, закрыл все отделения. Подобрал вещи с дороги, распихал по сумкам. Ничто не должно напоминать Лоуренсу и Флеа о случившемся.
Носороги беспокойно топотали, пыхтели и возились в кузове. Я посмотрел на часы. Без двадцати два.
Я погрузил в машину все, что валялось снаружи. Подошел к Лоуренсу и Флеа. Они по-прежнему сидели на дороге в той же позе.
— За руль сяду я, — негромко сказал я. — Нам надо ехать. А носорогам пора делать укол.
Флеа встала первой. Положила руку Лоуренсу на плечо. Он тоже встал. Они направились к пассажирской дверце. Он шел, склонив голову, как в тумане.
Я сел за руль, захлопнул дверцу и стал ждать, пока они заберутся в кабину. Завел мотор, не сразу сообразил, как тут включаются передачи, включил ближний свет, медленно тронулся с места. Сосредоточился, стараясь почувствовать машину, слиться с ней. Я пытался не винить себя, но безуспешно. Охранять их — моя обязанность. Не нужно было выскакивать из кабины. Или, наоборот, надо было выскочить раньше. Остановиться, вызвать полицию. Броситься навстречу нашим преследователям несколько часов назад, когда их было всего двое или трое.
Охранять их — моя обязанность.
Я должен был открыть огонь, посеять панику.
Их оказалось гораздо больше… Что я мог поделать в одиночку?
Почему Дидерик меня нанял?
Я должен был защитить их.
Через тридцать километров Лоуренс шепотом, без выражения, спросил:
— Дядюшка, у вас есть водительские права на управление грузовиком?
— Нет.
— Скоро я буду в порядке.
В Валватере, под яркими огнями заправочной станции, она забралась в кузов и сделала уколы — сначала одному носорогу, потом второму.
Служащие на заправке испуганно косились на нас, отводили глаза в сторону. И немудрено — у меня все лицо было в крови.
Я велел залить нам полный бак, еще раз обошел грузовик со всех сторон. Вроде бы все в порядке. Я пошел в туалет. Посмотрелся в зеркало — вид тот еще. Один глаз заплыл, глубокий порез на брови. На ухе — кусочки мозга Змея. Я долго, тщательно умывался.
В кафе купил четыре литра кока-колы. Им нужен сахар.
Лоуренс предложил:
— Давайте я поведу.
— Поведешь, но не сейчас. — Я заставил его выпить колы. — А пока будешь штурманом.
В два сорок пять мы выехали из городка. Лоуренс ровным, бесстрастным голосом подсказывал мне, куда поворачивать.
