противоперегрузочных ферм. Хлипкие стены выгородки бортпроводника рухнули, раскрывшись, как цветок. Из-под ширмы входа, валявшейся теперь на полу, высовывалась чья-то рука со скрюченными пальцами. Алина вздрогнула, но тут же сообразила, что это тело пассажира, застреленного террористами в самом начале.

– Вам помочь? – спросил давешний умник, опираясь на стену.

В руке он держал пластиковую бутылку с водой из аварийного запаса. Но Алина не слушала. Она внимательно вглядывалась в картину полного разгрома в отсеке. Недалеко от нее, привалившись спиной к треснувшему боку амортизатора, сидела на корточках, обхватив руками голову, и слегка раскачивалась из стороны в сторону молодая женщина. Чуть дальше копошился, выбираясь из ремней привязной системы, еще один человек, но большинство пассажиров продолжали находится в амортизаторах. Потерявшие сознание? Или… Бортпроводница повернулась и попыталась запустить медицинский модуль на своем мониторе. Но экран был мертв.

Внезапно она поняла, что произошло с салоном. Когда корабль находился в горизонтальном положении, то в центральном проходе, самой высокой части отсека, расстояние между полом и потолком было около трех метров. Сейчас потолок просел, или, наоборот, пол вспучился, и крайние амортизаторы выдавило к центру. Это какой же силы был удар? Кроме того, пол пассажирского салона был почти горизонтальным, чего никогда не могло быть, если бы корабль стоял ровно. Ведь уровень пола в задней части салона был на четыре метра выше, чем в передней, поскольку салон прилегал к верхней части корпуса корабля, прихотливо изогнутой, в отличие от нижней – почти плоской. Сейчас получалось, что паром стоит, серьезно осев на корму и едва заметно накренившись на правый борт. Передняя переборка ощутимо согнулась вперед, пластик на потолке разошелся, и сквозь переплетение коммуникаций было видно, как обшивка, там, где переборка соединялась с потолком, пошла волнами. Люк в переборке сохранил горизонтальное положение, но оказался почти на ладонь утоплен вперед, и с одного взгляда было понятно, что открыть его не удастся.

Алина выбралась из амортизатора наружу и тут же едва не сломала ногу, попав ступней в трещину в покрытии пола. Острая боль в лодыжке, так отличающаяся от тупой боли во всем остальном теле, внезапно вернула ей ясность мыслей.

Значит, авария, – подумала она, потирая больное место. – Что там требует инструкция?

Инструкция требовала убедиться в том, что пассажиры живы, и, по возможности оказав им помощь, дожидаться спасателей. В этом заключался определенный смысл. В районе космодрома спасатели окажутся на месте в течение максимум десяти минут. Им виднее, не охвачен ли корабль снаружи пламенем, нет ли сильной радиации или отравляющих веществ в воздухе. Если нет – то они сами вскроют люки и придут на помощь. Пассажирам до этого безопаснее оставаться внутри.

Алина осторожно перешагнула через труп, подошла к амортизатору, в котором оставила наемника с фиолетовыми волосами. С черепно-мозговой травмой при посадке ему должно было достаться хуже всех. Тот ожидаемо был без сознания, но на шее прощупывался редкий нитевидный пульс. Круги вокруг глаз налились зловещей чернотой, еще бортпроводницу смущали сине-багровые в неверном свете пустого экрана кисти его рук, перетянутые пластиковой удавкой. Добравшись до распотрошенного медкомплекта, она отыскала в нем маленькие ножницы и перерезала жесткий пластик. Для этого ей пришлось наклониться внутрь его амортизатора, и она неожиданно увидела в углу пустого экрана часы. Цифры на них успокаивающе горели зеленым – «10.50». На глазах борпроводника нолик на конце сменился на единичку.

Умник сзади все это время говорил, не умолкая, продолжал что-то негромко спрашивать, но его слова проходили мимо сознания, как шум водопада или жужжание насекомых. Но теперь девушка повернулась к нему и спросила:

– У вас есть часы?

– А? Что? – сбился на полуслове прерванный мужчина.

– Я спрашиваю, сколько времени.

На руке у мужчины были часы со стрелками, но почему-то повернутые циферблатом на внутреннюю сторону запястья. Тот посмотрел на них.

– Без десяти одиннадцать. У меня по лунному времени…

Бортпроводница попыталась сосредоточиться. Лунное, оно же корабельное, оно же гринвичское время. Последнее, что она твердо помнила, был тяжелый удар, после которого разом оборвался рокочущий гул двигателя. Это было на посадочной глиссаде, и она тогда автоматически бросила взгляд на часы на своем экране.

А на часах тогда было… на часах было… – вспоминая, она охбватила голову руками. – Точно, без нескольких минут семь, с момента начала торможения для схода с орбиты прошел уже час, и паром должен был находиться в районе космодрома. То есть после этого удара до посадки, или, точнее, падения, должно было пройти минут от силы пять. Ну, десять.

А это, в свою очередь, означает, что без сознания они все провалялись здесь четыре часа. Или не четыре? Быть может, она просто не помнит событий, непосредственно предшествовавших падению? Для такого, судя по разгрому в салоне, сильного удара – ничего удивительного. Удивительно другое: где же спасатели?

– Как вас зовут? – спросила Алина умника.

– Алекс, – отозвался тот.

– Алекс, вы должны мне помочь. Сейчас мы откроем аварийные люки и выйдем наружу. Если не удастся открыть штатно – отстрелим. После этого надо будет вывести людей.

– А это не опасно? – подозрительно осведомился тот.

– Алекс, чувствуете, каким спертым стал воздух? Герметизация не нарушилась, но системы жизнеобеспечения не работают. Еще несколько часов, и мы начнем задыхаться. Зато мы на Земле, и тут, по крайней мере, можно нормально дышать.

– А, ну да, – сообразил мужчина. – А почему нет спасателей?

– Я не знаю, – честно призналась Алина. – Придется нам спасать себя самим.

Капитан Федеральной службы госбезопасности Владимир Щеглов озадаченно посмотрел снизу на высунувшегося из башни «Лилии» голого по пояс детину явно китайской наружности. Потом перевел взгляд вниз. Тактические знаки на броне указывали, что это именно та машина, которая ему нужна. Идентификатор, выданный ее бортовой ЭВМ на запрос автоматики его тактического терминала, это подтверждал. Но ярко выраженная азиатская внешность слишком уж не вязалась с именем Мстислав Сергеев, как должны были звать командира самоходной артиллерийской установки, числящейся во взводе младшего лейтенанта Родионова.

Артиллерист наконец обратил внимание на пялящуюся на него снизу, с изрытого колесами песка, фигуру в пустынном камуфляже. Шлем на фигуре был, но не было знаков различия и бронежилета. Зато на рукаве была прекрасно видна золотом по черному замысловатая эмблема военной полиции: двусторонняя секира, имеющая рукоять в виде плотно увязанного пучка прутьев, с двумя перекрещенными стрелами на фоне двуглавого орла, столь нелюбимая военнослужащими всех родов войск без исключения. За характерную эмблему военных полицейских за глаза называли «фашистами».

Артиллерист осмотрел фигуру с головы до ног и произнес несколько слов на странном мяукающем наречии.

– Уа ханьюэ шуэда путайхао, тейбути, – машинально ответил капитан.

– Неправильно! – поднял палец артиллерист. – Правильно будет: Ханьюй шуэда бутайхао, дуйбуци[32]. Вы кого-то ищете?

– Мне нужна машина старшего сержанта Сергеева.

– Это я… э… Виноват.

Артиллерист нырнул вниз и спустя несколько мгновений появился из башни снова, но уже облаченный