- Он мертв, тесса Фьюченца.

- Ох...

Монашка осенила себя косым знамением, прикоснулась к висящему на груди простому стальному Стабилону, сложила руки и замерла, шевеля губами.

- Да пребудет его душа в садах наслаждений, - наконец вслух сказала она. - По крайней мере, в наших силах позаботиться о похоронах.

- Он мертв, тесса, - в голосе Рисы скользнули нетерпеливые нотки. - Ему уже ничем не помочь. Сначала следует позаботиться о живых.

- Как я уже сказала, дитя...

- 'И выйду я к людям, и принесу покой Ваххарона их душам, а покой бальзама - их телам. И не уйдет отвергнутым никто, алчущий исцеления'.

- Ты цитируешь Постулат святого Мессера... - прошептала монашка, снова осеняя себя знамением. - Ты веруешь в Ваххарона, дитя мое?

- Я атеист, тесса. Но я твердо знаю, что вступившим на путь служения людям слово 'бесполезно' следует забыть раз и навсегда. Есть долг, все остальное неважно.

- Впервые в жизни меня сумела так устыдить неверная, тем более юная девушка... - монашка опустила взгляд. - Спасибо, дитя, что напомнила мне о долге. Я постараюсь найти койку, но ничего сверх того не обещаю.

- Я помогу, тесса. У вас найдется штатив для капельницы?

- Да. Но...

- Вы кормите больных?

- Не слишком вкусно, дитя, но кормим. От голода у нас не умирают.

- Я знаю, как оказать первую помощь. Но она сильно истощена, и ей потребуется хорошее питание.

- Ты так хорошо разбираешься в медицине? Как тебя зовут?

- У нас нет времени на пустые разговоры, тесса. Мы должны отнести ее в палату.

Монашка вздохнула.

- У нас нет мужчин-санитаров. Боюсь, вака, тебе придется потрудиться еще раз.

- Дотащу как-нибудь... - проворчал Кирис.

И дотащил. Я сильный, твердил он себе все четыре лестничных пролета и два десятка метров извилистого коридора, я очень сильный. Только на голову долбанутый. Карраха, почему я занимаюсь всякими глупостями? В ноздри бил острый запах дерьма, мочи, хлорки и еще чего-то сладковатого и непонятного. Облупившаяся серая штукатурка на стенах, осыпавшийся потолок, переполненные палаты и кровати, кое-где стоящие прямо в коридоре вдоль стен, вызвали у него острую тоску. Он всей душой ненавидел врачей и больницы, и сейчас ему хотелось только одного: сбежать.

Но все плохое когда-то кончается. Когда он почувствовал, что сейчас рухнет без сил, монашка сказала:

- Сюда, вака. Палата мужская, но место и в самом деле последнее. Хотела я сюда перевести из коридора... - Она осеклась и махнула рукой.

Палата больше походила на чулан: шириной метра в два, длиной в четыре, и узкое оконце под самым потолком. Даже ламп нет, только естественный свет из коридорных окон. Кирис свалил свою ношу на узкую кровать из деревянных досок, прикрытых тонким матрасиком без простыни и, не удержавшись, сел на пол рядом.

- Вот и все, вака, - монашка протянула руки и приняла у Рисы сверток с мертвым ребенком. - Мы позаботимся о теле, а ты помоги несчастной, если знаешь, как. Врач у нас только один, приходящий, и он должен вот-вот появиться. Я пришлю сестру, она поможет устроить болящую.

- Спасибо, дэйя... тесса, - кивнула Карина. - Мне потребуется штатив для капельницы, и еще женщину нужно избавить от грязных тряпок, вымыть и переодеть в чистое, хотя бы в простую ночную рубаху. И еще нужны одеяло с подушкой.

Монахиня повернулась и ушла по коридору. Кирис поежился, оглядываясь.

- Ну и местечко, - пробормотал он.

На других трех кроватях в палате лежали мужчины. Все они то ли спали, то ли были без сознания: двое тихие, а третий все время постанывал и всхрапывал, блестя полосками белков из-под полуприкрытых век. Укрывающее его тонкое одеяло сбилось и сползло на пол, и в разрезе рубахи большой шрам на груди, словно от ожога, в полумраке казался багровым.

- Кир, помоги, - попросила Риса. - Нужно ее раздеть.

- Э-э... - Кирис почувствовал, что краснеет. - Я вообще-то