только женщины говорят на родном языке, а мужчины давно уже его позабыли. В медвежьих уголках Сицилии и Сардинии женщины до сих пор сохраняют древние, пожалуй, еще доисторические суеверия вроде лечения камнями.

Из этого не следует, однако же, чтобы они не являлись иногда (именно благодаря отсутствию гениальности) фанатичными сторонницами мелочных нововведений, как это доказываете быстрая смена мод; крупных перемен, не влияющих на их положение, они не любят.

«В делах они видят только личности, – пишут Гонкуры, – и черпают свои принципы из чувства».

«Отсутствие объективности и сочувствие слабому, – сказал Спенсер, – делают их более сострадательными, чем справедливыми. Быстро, ясно и верно схватывая все личное и близкое им, женщины с трудом воспринимают общее, отвлеченное и отдаленное… Женщины чаще мужчин ошибаются в определении общего блага, потому что видят только близкие результаты мероприятий, не обращая внимания на отдаленные… Преклоняясь перед властью и авторитетом, женщины склонны поддерживать сильное правительство и духовенство»… а потому «меньше мужчин уважают свободу, не номинальную, а настоящую, ту, которая ограничивается только свободой других».

Некоторые женщины принимали, правда, участие в бунтах и политических убийствах, но число их, во-первых, очень мало по сравнению с числом мужчин, а во-вторых, роль их была второстепенной, да и брали они ее на себя по причинам в большей части случаев половым, то есть приставали к делу или изменяли ему, смотря по своим личным отношениям к деятелям той или другой стороны. Вообще, они представляли собой сообщниц не особенно необходимых, как выражаются юристы. Только сильная половая страсть придавала рельефность их деяниям и сделала последние знаменитыми. Так было, например, с проституткой Леонией, которая отрезала себе язык, чтобы не выдать имен заговорщиков против одного тирана; Порция, жена Брута, так же как Пракседа, жена Лабеона, покончила с собой, чтобы не пережить мужа; Марция, возлюбленная Фульвия, любимица Августа, узнав, что он решился на самоубийство, потому что она выдала вверенную ему государственную тайну, умерла раньше его; Аррия, муж которой был приговорен к смерти, зарезалась для того, чтобы убедить его самоубийством избежать наказания, причем произнесла свое знаменитое: «Non dolet» («Не больно»). Елена Маркович совершила покушение на жизнь короля Милана для того, чтобы отомстить за несправедливое осуждение своего мужа.

Домиция, Розамунда, Мария Стюарт, Иоанна Неополитанская, Екатерина II были скорее мужеубийцами, чем цареубийцами, так как совершали свои деяния для того, чтобы понравиться своим возлюбленным или чтобы спасти их – вообще, из-за половой любви.

Правда, число святых или мучениц, путем геройской смерти избегавших позора и оскорблений, подобно св. Пелагии, св. Веронике и нигилисткам, очень велико; но это, как мы увидим, объясняется преобладанием у женщин чувства стыда и стремлением к самопожертвованию, которые у них развиты сильнее, чем у мужчин.

2)  Женщины в христианстве. В великом христианском перевороте женщины действительно играли большую роль, хотя ни одна из них не отличалась особенно и не стояла не только на первом, но и на втором плане.

Из списка надгробных эпитафий в римских катакомбах, составленного Де Росси, мы видим, что там похоронено:

Значит, 40 % женщин; цифра громадная по сравнению с другими революциями.

Это объясняется теми условиями, которые создало христианство для восточной женщины.

«Женщины, – говорит Ренан, – вполне естественно должны были стремиться в такую общину, которая особенно заботилась о слабых. Они занимали тогда в обществе шаткое и унизительное положение, в особенности вдовы, которые не были уважаемы и бедствовали, несмотря на покровительство законов. Многие ученые советовали даже не давать религиозного воспитания женщинам. Талмуд ставит на один уровень со скотом болтливую любопытную вдову и девицу, тратящую время на сплетни. А новая религия давала этим бедным, обделенным созданиям почетное и прочное место. Некоторые женщины занимали даже очень важное положение в Церкви, и дома их служили для собраний верующих, а те, которые не имели собственных домов, входили в состав женских духовных орденов или корпораций, заведовавших раздачей милостыни. Учреждения эти, считающиеся позднейшими в христианстве, – конгрегации сестер милосердия или женщин, посвятивших себя молитве, – были, напротив того, самыми первичными его созданиями, основой его силы, полнейшим выражением его духа. Освятить религией и связать правильной дисциплиной женщин, не связанных замужеством, – превосходная и чисто христианская идея. Слово “вдова” сделалось синонимом религиозной женщины, посвятившей себя Богу, – “дьякониссы”. В тех странах, где двадцатичетырехлетняя женщина уже увядает, где нет постепенного перехода от молодости к старости, христианство создало новую жизнь для целой половины рода человеческого, особенно способной к самоотречению.

Время Селевкидов{97} прославилось распутством женщин. Никогда не бывало и стольких семейных драм, адюльтеров и отравлений. Тогдашние мудрецы смотрели на женщину как на язву в человечестве, как на воплощение бесстыдства и низости, как на злого гения, который занят единственно борьбой со всем, что есть благородного в другом поле. Христианство все это изменило. Находясь в том возрасте, который у нас считается еще молодым, а на Востоке – чуть не старостью, тамошняя женщина, поступавшая некоторым образом в отбросы общества, особенно если она вдова, благодаря христианству могла надеть черную вуаль и поступить в дьякониссы, что делало ее равной самым уважаемым мужчинам и давало почетное положение. Бездетность, столь унижающая восточную женщину, была облагорожена и освящена христианством. Вдова становилась почти на равную ногу с девицей – она делалась камперой , то есть “старицей”, полезной, почитаемой и уважаемой всеми, как мать».

Кроме того, когда территория государства неимоверно разрослась, то простой народ Греции и Рима, потеряв чувство принадлежности к определенной национальной группе, стал искать это в создании группировок искусственных ассоциаций, вроде похоронных, в которые принимались не только свободные люди, но и вольноотпущенники, и женщины. Там они взаимно помогали друг другу, вместе обедали. Так вот, христианская община приняла как раз форму такой ассоциации.

Точно так же во время пифагорейского, религиозного и политического переворота в Греции, благоприятствующего женщинам, эти последние отличались своей экзальтацией. Вообще, пифагорейки занимают положение, аналогичное святым женщинам христианской церкви.

3)  Женщины Французской революции. Сначала женщины с великим энтузиазмом предались делу революции, но этот энтузиазм, вызванный стремлением последней уравнять их права, оказался столь же мимолетным, как и всякая другая мода. Он продолжался только до конца смутного времени, а потом женщины стали враждебно относиться к эволютивным идеям и такое их настроение отличалось гораздо большей прочностью.

«Женщины, – пишут Гонкуры, – увлекались революцией так же, как прежде Месмером{98}. Некоторое время они были всецело поглощены политикой и стали влюбляться уже не в учителей музыки, а в ученых и депутатов; жертвовали даже спектаклем, чтобы попасть на политическое собрание. Даже торговки рыбой участвовали в движении и были амазонками Революции».

Но позднее, особенно после казни Марии- Антуанетты, они совершенно переменились. Торговки сделались опасными для республики и были ею отодвинуты в сторону. В провинциях, особенно в таких, как Вандея, Анжу, Мэн, именно женщины подстрекали мужчин к контрреволюции. Мишле пишет, что на сто революционерок во Франции приходилось более тысячи противниц революции, недаром, по его словам, один офицер из Вандеи сказал, что «революция была бы прочной, если бы не женщины».

В Сен-Серване был женский бунт против революции; в Эльзасе служанка одного священника ударила в набат, чтобы собрать контрреволюционеров.

Вообще, женщины много мешали революции, да и из тех, которые ей содействовали, нет ни одной, достойной стоять рядом с Мирабо и Дантоном [97] .

4)  Женщины-революционерки в России. Другие исключения. Замечательно, что в наше время в русских политических процессах встречается много женских имен. В деле Долгушина, например, на 9 обвиняемых было 2 женщины; в процессе «пятидесяти» замешано 8 женщин, из коих одна, Бардина, отличавшаяся красноречием, впоследствии бежала из Сибири и, поселившись в Швейцарии, кончила самоубийством. Из этого процесса видно, что женщины по 14 часов работали на фабриках с целью пропаганды своих идей; вот до чего доходила их преданность этим идеям.

В процессе Жабова на шесть обвиняемых встречается одна женщина, а в процессе 38 крестьян – три. В деле социалистов замешано было шесть женщин, и из них 5 принадлежали к богатым семьям; между прочим, жена полковника Гробишева и три дочери одного статского советника. Ради успеха пропаганды они переодевались крестьянками.

Наконец, в процессе 1 марта на шесть обвиняемых приходится две женщины, из коих одна, Перовская, была душой заговора.

Сигнал к начатию революционного террора в России подала тоже женщина, Вера Засулич, которая в 1878 году выстрелила в генерала Трепова,