христианское истолкование этого фрагмента: Сатана «заставил человека забыть, что исполнением заповеди он сохранит равенство с Божеством (образ и подобие Божие), и обещал ему, неисполнением заповеди, тождество с Богом (Будете Бози)» [Палладий 1872, с. 8].

М.Исаева в своем прочтении этой фразы исходила из предпосылки наличия в ней даосских истоков — Сатана приукрасил «пустую» (сюй) и «простую» (су) природу первых людей, дав им знание «о том и этом» (би—цы). «Эта идея, как кажется, имеет своим истоком философское учение Чжуан–цзы об относительности противоположностей, разработанное в главе „Уравнивание вещей^», откуда и введены в текст основные термины» [Исаева 1981, с. 53]. В этой даосской интерпретации христианского понимания грехопадения деяние Сатаны сводится к тому, что относительные понятия («то», «это») были приравнены к абсолютам «истины» (ши) и «лжи» (фзй), а перевод обретает следующий вид: «Когда Сатана осуществил безрассудство, тонко украсил простую сущность [людей] тем, что поставил равновеликое между „этим‘‘ и истиной, внеся по затемненности равное между „тем и ложью…» [там же, с. 54]. Совмещение даосских и христианских мотивов привело к образованию «антиномии» истины бытия в Боге (ши) и лжи цивилизации (фэй), при этом «категории „равновеликое^» пин да и „по затемненностн рав–ное^» мин тун (как показатели лжесистем измерения, лжеучений — символ цивилизации у даосов) в приведенной фразе текста могут считаться конкретизацией „лжи“ фэй» [там же, с. 54–55].

Саэки перевел этот фрагмент следующим образом: «Когда Сатана использовал против него свои злые уловки, чистая и незапятнанная [природа] человека ухудшилась; справедливое и знатное было исключено из того, что называется истинным, с одной стороны (букв, „в этом месте»), и то, что фундаментально едино [с порочностью], было исключено из именуемого ложным, с другой (букв. ”в том месте»)» [Saeki 1937, с. 54]. Мы обращаем внимание на туманность этой фразы и трудности в ее истолковании прежде всего по той причине, что все это служит косвенным подтверждением наибольшей сложности восприятия христианской идеи грехопадения китайским традиционным сознанием. На этом фоне все остальные вероучительные фрагменты текста со стелы носят заметно более осмысленный и адекватный характер.

Приход Иисуса в мир описывается как «разделение тела нашего триединого [Бога](????? во санъ и фэнь шэнь)», «вошедшего в мир как человек». Упоминание об «отдельном–разделенном теле» «Сияющего и Почитаемого Мессии» наводит на мысль, что здесь–??, наверное, и проявилась еретическая доктрина несторианства, а сочетание фэнь шэнь скрыто указывает на отделенность человеческой природы («тела») Христа от Его божественной природы[32]. Однако российский православный исследователь этого текста архимандрит Палладий отмечал, что «собственно из текста нисколько не видно следов несториевой ереси, что бы ни говорили другие исследователи; они основы–ваются, между прочим, на неудобопонятном выражении текста: ”Тогда одна (отдельная) ипостась Троицы, наш Пресветлый н досточтимый Мессия (Мишихэ), сократив и скрыв свое истинное величие, явился в мир, яко человек‘‘ (по свойству китайской фразы, „не отличный от других людей»). Это место в прежнем неправильном переводе гласило так: „Одно из трех лиц сообщило сеоя пресветлому и достопоклоняемому Мигиихэ' и проч.; из этого и вывели несториево разделение естеств в лице Богочеловека. В китайской фразе можно найти скорее манихеизм, чем несторианизм» [Палладий 1872, с. 10–11]. Здесь можно сослаться ii на мнение Дж.Легга, который был не только выдающимся переводчиком древнекитайской классики, но и миссионером, по долгу службы компетентным в христианском вероучении. Он полагал, что в той формулировке отношения Бога–Отца и Бога–Сына, что приведена в надписи на стеле, «главная трудность не–сторианской доктрины была обойдена, и при этом обойдена очень мудро теми, кто составлял надпись» (Legge 1888, с. 42). Жаркий и длительный спор вокруг перевода сочетания сань и фэнь шэнь «улегся после того, как в 1912 г. был опубликован Le Tratte Mamcheen, где было убедительно показано, что фэнь является частицей, а не транзитивным глаголом» [Giles L., с. 21].

В крайне сжатой форме составители надписи упомянули о Благовещении ангелов (шэнь тяпь), рождении Иисуса от Девы Хавре обнаружил использование аналогичного сочетания в буддистских текстах для указания на духовные существа, способные появляться в двух и боаее местах в человеческом облике (см. [Moule 1930, с. 36, примеч. 19]). (шитой ????звезде Рождества и поклонении персов, завершении «старого закона» Ветхого Завета. В развитие темы об отношениях ипостасей Троицы говорится о том, что после прихода в мир Иисуса было создано новое действующее без слов учение «тройственно– единого» (сань и) Святого Духа (цтн фан — «чистого ветра»). Обряд крещения назван «омовением водой и ветром–Духом (фэн)», очищающим человека от заблуждений до «пустоты» и «белизны». С точки зрения китаизации христианского вероучения крайне примечательны упоминания об установленных новой религией «восьми сферах» (ба цзин) и «трех постоянствах» (сапь чаи). Комментаторы текста сходятся в том, что в формальном обличье буддистского учения о сферах предстало христианское учение о восьми блаженствах[33]; а в форме, напоминающей о конфуцианском моральном учении о «пяти постоянствах» () чан), были поданы три главные добродетели христианства[34] (см. [Вэн Шаоцзюнь 1995, с. 50–51]).

Важнейшей особенностью текста со стелы является заметное преобладание даосской символики над заимствованиями из буддизма. «Подлинное и постоянное дао чудесно трудноименуемо, его заслуги–функции проявляются, сделав усилие, называем их сияющей религией {г^зипцзяо). Дао без мудреца–святого (шэн) не будет развиваться, мудрец–святой без дао не будет великим. Когда путь и мудрец соединяются, Поднебесная культурна и просве–щенна» [там же, с. 53–54][35]. Вне зависимости от того, кто понимается под шэн — мудрец, христианский святой, пророк или земной правитель, — бросается в глаза растущее проникновение в несторианство даосского строя мысли. Это серьезное отличие от ранних «писаний Алобэня», где даосских мотивов практически не было и,несмотря на обильное и зачастую неоправданное употребление буддистских понятий, содержание текстов было близко к Евангелию.

Несториане получили первый в китайской истории «указ о веротерпимости», имевший отношение к христианам. Его текст приводится в историческом разделе надписи на стеле. Император Тай–цзун в двенадцатый год правления Чжэн–гуань (638 г.) опубликовал следующее распоряжение: «Не имеется дао с постоянным именем, не имеется мудреца с постоянным телом–обликом. Учение устанавливается в соответствии с местом, чтобы спасти все живущее. Прибывший из страны Дацинь и обладающий великой добродетелью Алобэнь принес издалека в столицу [Чанъань] каноны и образы. В деталях его религия таинственна (сюанъ), сокровенна (мяо) и [проповедует] недеяние (у вэй). Ее изначальные принципы основывают как главное порождение (шэн) и завершение (чэн). Их речи немногословны, их принципы не требуют иного[36]. Она благоприятна для вещей и людей, [этому учению] должно быть позволено действовать в Поднебесной». Отдав распоряжение о строительстве в столице несторианского монастыря с двадцатью одним монахом, император заключил: «Когда добродетель рода Чжоу пришла в упадок, темный