назвать завершенным. Основная часть аристократических магнатов, обычно имеющих крупные интересы в городской собственности или угольной промышленности, оставалась в центре новой плутократии, чьим другим важным компонентом были люди, сделавшие свои состояния в Сити, В сущности, ни один промышленник не имел возможности соперничать с практически беспредельными средствами богатейших аристократов и финансистов. Тесные связи между правительством и финансистами возникают естественно. В Британии, где финансы являлись ключевым компонентом государственной стратегии и мощи, эти связи были особенно сильны. Так как правительство и финансисты жили в Лондоне бок о бок, а аристократические и финансовые элиты постоянно вступали в перекрестные браки, имели общие ценности и вели похожий образ жизни, тенденция постоянно крепла. Вокруг этого плутократического ядра формировалась более широкая элита, имевшая корни в правительстве, мелкопоместном дворянстве, вооруженных силах, колониальных службах и некоторых секторах торговли и даже индустрии. Географической базой этой широкой элиты был юго-восток Англии, а ее однородность гарантировалась прежде всего системой публичных школ. Эта элита была достаточно открытой, а ее правление достаточно успешным, для того чтобы обеспечить ей огромную легитимность.

Меньше обращающие на себя внимание и не такие защищенные, как правительственные долговые обязательства, банковские боны также были очень важны для интегрирования империи. Викторианская Британия создала огромные сбережения, которые британская экономика не могла или не хотела впитать. Сити переводил эти сбережения за моря, где они приносили высокие проценты инвесторам и помогали развивать новые территории. Британское заморское инвестирование ни в коей мере не ограничивалось империей: к 1913 году, например, официально одна четверть всех заморских ценных вкладов приходилась на Южную Америку. Тем не менее к 1890-м годам британские колонии имели преимущественный доступ к лондонским валютным рынкам и пользовались значительным доверием среди британской публики. Колониальные правительства считали для себя приоритетным поддерживать это доверие при помощи ортодоксальной финансовой политики, которую всемерно одобрял лондонский Сити. Ни одна британская колония никогда не осмелилась бы заявить о дефолте своих долгов. Необходимость постоянного обращения к лондонским рынкам за новыми ссудами категорически требовала именно такой политики. Кроме того, для большинства представителей среднего и высшего класса британцев, будь то в колонии или в самом Соединенном Королевстве, гарантированная прибыль была не только необходимым ингредиентом экономического прогресса, но и моральным принципом. Расточительство и растущие неоплаченные долги были просто одним из признаков, согласно которым латиняне, славяне и другие низшие расы невыгодно отличались от уникальной способности британских протестантов к дисциплинированному самоограничению. Временами, когда объемы колониального экспорта падали, бремя их долгов перед Лондоном казалось особенно тяжким. Белый электорат колоний, особенно в Австралии, бывал подчас раздражен этим бременем и возмущался зависимостью от лондонской финансовой олигархии. Однако в целом белые колонии обрели много выгод от британских инвестиций, которые помогли им развиваться с огромной скоростью и стать в двадцатом веке одними из богатейших и наиболее развитых стран мира.

Возможно, лучше всего представить себе Британскую империю как международную систему могущества и влияния, поддерживающую определенную цивилизацию и ее ценности, Это могущество состоит из многих элементов - финансы, идеология и территория являются тремя наиболее очевидными. Важность каких-то конкретных территорий для империи возрастала и падала, Вест-Индия была самым важным британским владением в 1750 году, но стала экономическими и стратегическими задворками в 1900 году. Индия представляла большую ценность для Британии в 1890-м, чем в 1939 году, когда политическая ситуация внутри Индии вынудила власти ввести тарифы на британский импорт и использовать британские налоги для оплаты модернизации индийской армии и ее действий за пределами субконтинента. Ценность конкретной колонии зависела не только от уровня ее внутреннего развития, но и от изменений в международной обстановке, а также от того, какое влияние они оказывали на Британию. Аннулирование закрытого имперского торгового блока и гарантирование самоуправления для белых колоний в середине девятнадцатого века, конечно же, не означало, что британское правительство было безразлично к судьбам империи или желало ее конца. Но даже при этих условиях в 1900 году Лондон ценил Австралию, Канаду и Новую Зеландию выше, чем в 1850-м, С одной стороны, это было связано с тем, что все три страны во второй половине девятнадцатого века сильно прибавили в населении, благосостоянии и ресурсах. С другой стороны, сама Британия стала относительно слабее и уязвимее, чем была в начале викторианской эпохи. Во многих ключевых видах промышленности она плелась далеко позади Соединенных Штатов и Германии. Ее экспорт был изгнан со многих иностранных рынков не только при помощи жесткой конкуренции, но и при помощи протекционистских тарифов. Возвышение других агрессивных империалистических держав представляло потенциальную угрозу британским территориям и интересам, разбросанным по всему миру. В этих условиях значение поддержки колоний становилось жизненно важным. Когда в 1914 году угроза стала реальностью, вклад колоний в победу Британии оказался очень весомым и в экономическом отношении, и особенно на поле сражения. Во время Первой мировой войны свыше 2,5 миллиона человек из заморской Британской империи служило в вооруженных силах и каждый десятый из них был убит. В 1918 году на важнейших участках Западного фронта австралийские, канадские и новозеландские формирования были, возможно, лучшими в британской армии.

В каком-то смысле могущество символизировало само себя. Большой военно-морской парад, королевская церемония или прекрасные здания вдоль лютьеновской Rajpath в Новом Дели были предназначены продемонстрировать непреодолимую мощь и достоинство британского правления, а ансамбли и дворцы Лютьена - его (правления) укоренившееся и законное положение внутри индийской политической традиции. Британцы имели склонность смотреть на своих небелых подданных как на не вполне возмужавших, подобных детям людей, которые гораздо сильнее реагируют на апелляцию к эмоциям, использование символов и силы, чем на призывы к разуму. Соответственно с этим британцы выстраивали свою линию поведения. Некий уровень спокойной, достойной, иногда суровой отчужденности всегда рассматривался как необходимый для престижа имперских правителей, окруженных морем коренных жителей, чья культура разительно отличалась от их собственной. Ненадежность их положения породила настойчивые требования того, что власти никогда не могут быть оскорбляемы или унижаемы, иначе пострадает чувство превосходства белого человека. Какая часть из этого была сознательным тактическим шоу, а какая - естественным поведением британца, остается спорным вопросом, У себя дома, где не было туземцев, на которых нужно производить впечатление, британцы также находили удовольствие в имперской помпезности. Вести себя так, как будто ты несешь «бремя белых», было подозрительно похоже на поведение и привычки мальчика из привилегированной частной школы. Холодное и отчужденное высокомерие имперских правителей было характеристикой английского высшего класса в самой Британии, что часто отмечалось иностранцами.

«Бремя белых» - знаменитое стихотворение Р. Киплинга, воспевавшего британскую колонизацию Индии.

Эдвин Лютьен (1869-1944) - выдающийся британский архитектор, автор ансамбля Нового Дели. Rajpath (англ,) - Дорога раджей, церемониальная авеню в столице Индийской республики.

Защита империи

ОДНАКО ГЛАВНЫМ СРЕДСТВОМ ЗАЩИТЫ морской империи, безусловно, служил Королевский флот. Его главной задачей было защищать от вторжения политическое и экономическое сердце империи - Британские острова. Островное положение Британии давало ей существенные преимущества перед ее основными европейскими соперниками - сначала Францией, а затем Германией. До тех пор пока ее флот обладал бесспорным преимуществом на морях, у Британии не было необходимости в таких расходах на армию, как у континентальных держав. Бросая вызов Британии на море, ни Франция, ни Германия не могли позволить себе забыть о собственной острой уязвимости на суше. Отчасти поэтому в великой морской гонке Британии