пропитчиков и прочей ерунды.
Конан Хаггард де Камп протаранил «Плащ-кинжальник» из Голд Медал пятитонным грузовиком с заостренным бампером.
Шекспиры опустошали, Данте сеяли электрохимическую смерть; Эсхилы и Мильтоны боролись плечом к плечу с Золя и Фарреллами; Рембо и Бредбери поровну делили революционные опасности, в то время как целые орды Синклеров, Бальзаков, Дюма и авторов по имени Уайт, различавшихся только инициалами, разделывались с оставшимся в тылу.
Это был черный день для всех книголюбов или, возможно, заря новой эры.
4
Одно из последних событий в Избиении словомельниц, сравниваемое позже некоторыми историками с пожаром в Александрийской библиотеке и сжиганием книг нацистами, другими же — с Бостонским чаепитием и штурмом Бастилии, разыгралось в сводчатом зале, который делили Рокет Хауз и Протон Пресс. После ужасной бомбардировки «Словомастера» Гаспара Элоизой Ибсен в оргии разрушения наступило затишье. Все выжившие посетители разбежались, за исключением двух престарелых школьных учительниц, которые, пятясь, отошли к стене, и, прижавшись друг к дружке для поддержки, поглядывали вокруг, не имея сил сдвинуться с места.
Рядом с ними оказался хрупкий робот, отделанный анодироманным алюминием розового цвета. Он казался таким же напуганным, как и старушки. Да и весь облик робота с осиной талией и весьма тонкими запястьями и лодыжками — не в пример даже элегантному, поджарому Зейну Горту — был на удивление женственен.
Через минуту или около того после взрыва из-под табельных часов поднялся Охранник Джо. Он медленно пересек комнату, выудил из шкафа щетку и совок с крышкой, так же не спеша вернулся с ними обратно и еще более медленно и лениво начал убирать вокруг развороченных краев взорванной словомельницы, сметая в кучу кусочки металла, изоляции и бирюзовой одежды. Он вытащил из кучи опаловую пуговицу и рассматривал добрых десять секунд. Затем, покачав головой, уронил ее в совок с легким «дзинн».
Обе учительницы и розовый робот следили за ним всеми своими пятью глазами, впиваясь в каждое его движение. Он сгребал останки бедного папаши и символа безопасности, — что ж, пусть и тот и другой ушли, но сейчас он остался один и поэтому должен был это сделать.
Джо дважды наполнял и выносил свой совок. Эта операция требовала длительного путешествия за пределы комнаты. И тут появились опьяненные победой писатели. Они врезались в огромный зал клином, на острие которого ужасающе гудели двадцатифутовые языки пламени трех огнеметов.
Пока три команды огнеметчиков с помощниками злобно расправлялись с пятью оставшимися словомельницами, остальные писатели кружили по залу, вопя, как дьяволы, а дымные багровые отсветы еще больше придавали им вид исчадий ада. Они пожимали руки, хлопали друг друга по спине, целовались, крича о каких-то ужасающих деталях уничтожения особенно ненавистной словомельницы, и раскатисто хохотали.
Учительницы и розовый робот еще теснее прижались друг к другу. Охранник Джо посмотрел через сутулое плечо на вторгшихся, снова покачал головой и, словно проклиная их про себя, продолжил бесполезную уборку.
Несколько писателей случайно образовали змейку, и вскоре все остальные, кроме огнеметчиков, присоединились к ней. Держа руки на плечах впереди идущих, они, топая и шаркая ногами, двигались изогнутой спиралями, дважды опоясывающей комнату и проходящей мимо чернеющих покоробленных словомельниц, неосторожно приближаясь к смердящему пламени. Проделав два шага вперед, шаг назад, они ритмично издавали животные крики и рычание.
Учительницы и розовый робот, когда кольцо змеи изогнулось в их направлении, отпрянули еще ближе к стене. Охранник Джо попал в ловушку, оказавшись между второй внешней и внутренней спиралями, но по-прежнему продолжал подметать, только теперь уже постоянно покачивая головой и бормоча что-то про себя.
Среди животного рыка постепенно начали выделяться выкрикиваемые в унисон слова, которые стали упорядочиваться, пока не прояснилась вся ужасная речевка:
И тут в поведении розового робота произошли разительные перемены. Он выпрямился, оттолкнув назад обеих учительниц, и храбро пошел вперед, хлопая тонкими алюминиевыми руками, как человек в туче комаров, и выкрикивая что-то полностью тонувшее в реве толпы.
Писатели заметили это направленное движение и, привыкнув, как и все люди, убираться с дороги у роботов, когда те были в определенном настроении, просто разорвали цепь, чтобы дать пройти, при этом добродушно посмеиваясь и посвистывая.
Писатель в мятом цилиндре и порванном плаще крикнул:
— Да она милашка, ребята!
Это наблюдение вызвало неописуемое веселье, и маленькая писательница в беспорядочных мужских одеждах XIX столетия по имени Симона Вульф-Санд Саган крикнула вдогонку:
— Берегись, розочка! То, что мы собираемся писать сейчас, разнесет схемы у всех роботов- госцензоров!
Розовый робот достиг противоположного конца комнаты, пройдя сквозь змейку четыре раза. Еще некоторое время он продолжал молотить руками и неразборчиво вскрикивать, пока ближайшие к нему писатели поворачивали головы, чтобы продекламировать с ухмылкой на лице речевку.
Тогда металлическая мисс топнула изящной алюминиевой ножкой, стыдливо отвернулась к стене и, наклонив голову, быстро нажала несколько кнопок у себя на груди. Потом она повернулась, и ее визг моментально превратился в раздирающий слух свист, от которого змейка остановилась как вкопанная, речевка захлебнулась и даже стоявшим в отдалении учительницам пришлось скорчиться и заткнуть уши.
— О вы, ужасные люди! — воскликнул розовый робот высоким голосом, который мог показаться приятным, если бы ни был столь пронзительным. — Вы не знаете, что подобные слова, повторяемые вновь и вновь, делают с моими конденсаторами и реле! Вы не знаете, иначе не поступали бы так! Если вы еще раз так сделаете, я закричу по-настоящему. О, бедные заблудшие овцы, вы наговорили и сотворили столько ужасных вещей, что я даже не знаю, с чего мне начать исправлять вас… Разве не было бы лучше, о, много лучше, если бы вы для начала спели свою речевку вот так?
И розовый робот, хлопая хрупкими захватами по розоватому животу, мелодично выкрикнул:
Истерический смех и злобный рык были ответом на эти рифмы.
