объясню тебе позже.

Сын. Да, папа.

Отец. В словомельницу вводится общая канва рассказа и поступает в ее большой банк памяти — много больше, чем даже папочкин, — где наугад подбирается первое слово. Это называют «открыть козырь». Или первое слово задает ей программист. Однако, когда машина подбирает второе слово, она должна выбрать такое, которое соответствовало бы атмосфере и так далее, и так далее. Введи в машину одну и ту же канву рассказа и сотню разных слов — по одному за раз, конечно, — и она напишет сто совершенно разных романов. На самом деле все, безусловно, гораздо сложнее для твоего, сынок, понимания, но работает она именно таким образом.

Сын. Словомельница рассказывает ту же историю разными словами?

Отец. В некотором смысле — да.

Сын. По-моему, это глупо.

Отец. Это не глупо, сынок. Все взрослые читают романы. Папа тоже читает романы.

Сын. Да, папа. А это кто?

Отец. Где?

Сын. Идет сюда. Та леди в тесных синих штанах, с расстегнутой рубашкой.

Отец. Хм! Не смотри туда, сынок. Это еще один писатель, сынок.

Сын (продолжая смотреть). А что такое писатель, папочка? Она из тех плохих женщин, о которых ты мне говорил, когда они пытались заговорить с тобой в Париже, да только ты не захотел?

Отец. Нет, нет, сынок! Писатель — просто человек, смотрящий за словомельницами, вытирающий пыль и все такое. Издатели заявляют, что писатель помогает словомельнице писать книгу, но это все выдумки, сын, просто для смеха, чтобы сделать все более занимательным. Писателям позволено одеваться и вести себя невоспитанно, как цыганам. Все это — часть соглашения профсоюза, восходящего ко времени изобретения словомельниц. Сейчас ты бы не поверил…

Сын. Она что-то вкладывает в эту словомельницу, папа. Что-то черное и круглое.

Отец (не глядя). Она ее смазывает, или меняет транзистор, или делает еще что-нибудь, что должна делать у этой словомельницы. Ты бы не поверил сейчас в то, что скажет тебе папочка, если бы это говорил тебе не папочка. До изобретения словомельниц…

Сын, Она дымится, папа.

Отец (все еще не глядя). Не перебивай, может, она разлила масло или еще что. До изобретения словомельниц писатели в самом деле писали рассказы! Они должны были рыскать…

Сын. Писатели убегают, папа.

Отец. Не перебивай. Они должны были рыскать в своей памяти, подбирая каждое слово для рассказа. Должно быть, это была…

Сын. Она все еще дымится, папа. Искры летят.

Отец. Кому говорю — не перебивай. Должно быть, это была ужасно тяжелая работа, как постройка пирамид.

Сын. Да, папа. Она все…

Бум! Словомельница Гаспара оглушительно расцвела шрапнелью.

Парочка «папаша и сынок» приняла на себя всю силу взрыва и разлетелась на изумрудные и опаловые кусочки, безболезненно прекратив существование, оказавшись случайной жертвой странного профессионального восстания. Инцидент, в котором они погибли, был не единственным, он повторился в целом ряде близлежащих мест, но, к счастью, с меньшим количеством жертв.

По всему Читательскому Ряду, называемому некоторыми улицей Грез, писатели крушили словомельницы. От обугленной книжной елочки, где свалился Гаспар, до стартовых площадок книжных кораблей на другом конце Ряда все разоряли и опустошали члены писательского союза. Лавиной пронеслась по центральной улице крупнейшего на Земле и полностью механизированного издательского центра — фактически единственного во всей Солнечной системе — беснующаяся яркая толпа в беретах и халатах, в тогах и брыжах, в кимоно, колпаках, спортивных рубашках, гладких черных бабочках, кружевных манишках и цилиндрах, в камзолах и гамашах, в майках и джинсах. Они безжалостно врывались в каждую литературную фабрику, неся смерть и разрушение гигантским машинам, в прислугу которых они превратились и которые перемалывали в своих электронных челюстях читательскую жвачку, утолявшую жажду и кормившую подсознание жителей трех планет, полдюжины лун, нескольких тысяч искусственных спутников и космических кораблей на орбитах и в полетах.

Писатели не желали больше продавать себя за высокое жалование и дешевые уловки авторства — старинные наряды, бывшие отличительными знаками их профессии, известные имена, которые им было разрешено и даже вменено в обязанность присваивать, а также позволенную и даже поощряемую экзотичную интимную жизнь. Они крушили и ломали, бесчинствовали и разрушали, а полиция Трудовой Администрации, в надежде подорвать мощь издателей, любезно оставалась в стороне. Роботы- штрейкбрехеры, в спешке нанятые запоздало встревоженными издателями, также не предпринимали никаких действий, получив в последнюю минуту запрет от Межпланетного Братства Свободных Бизнес- Машин. Поэтому они просто стояли в стороне — угрюмые горестные статуи, покрытые вмятинами от кирпичей, язвами от кислот и почерневшие от ударов ручных разрядников во время драк с пикетчиками — и наблюдали, как гибнут их стационарные неодушевленные родичи.

Гомер Хемингуэй прорубился топором через невзрачную серую контрольную панель «Всеписателя» из издательства Рэндом Хауз и яростно принялся крушить лампы и транзисторы.

Сапфо Уоллстоункрафт Шоу вставила огромную пластиковую воронку в блок памяти «Книжника- писателя» и влила дна галлона дымящейся азотной кислоты в его неописуемо хрупкие внутренности.

Гарриет Бичер Бронте облила нортоновский «Романист» бензином и радостно завизжала, когда языки пламени взметнулись ввысь.

Элоиза Ибсен, сорвав с себя рубаху и размахивая серым флагом со зловещим черным «30», знаменующим конец машинной литературы, вскочила на троих корчившихся от страха вице-президентов, которые пришли «посмотреть, как роботы разгонят этих наглых зажиревших обезьян». Какое-то мгновение она удивительно походила на героиню картины Делакруа «Свобода на баррикадах».

Абеляр де Мюссе, в цилиндре набекрень и с карманами, раздувавшимися от прокламаций о самовыражении и созидательстве, направил автомат на патнемовский «Сюжетник».

Марсель Федор Джойс швырнул гранату в «Ассоциатор-серьезник» издательства Шастер.

Дилан Биси Донне расстрелял из базуки бэнтемовский «Бард».

Агата Нгайо Сейерс отравила «Тайнораскрыватель» издательства Даблдей магнитным порошком.

Сомерсет Мейкпис Диккенс разнес молотом харкортовский «Нудномаратель».

Герберт Дж. Хайнлайн нашпиговал взрывчаткой аплтоновский НФ и едва не лишился жизни, отталкивая остальную толпу на безопасное расстояние, пока огненно-белые вихри не прорвались через закрученные спиралью нити тонких серебряных проводов.

Норман Винсент Дюран взорвал баллантайновский «Книгостроитель».

Тальбот Фенимор Форестер изрубил мечом хьютоновский «Историограф», вскрыл его алебардой и налил внутрь греческий огонь, сделанный собственноручно по старинным рецептам.

Люк ван Тильбург Вистер разрядил свою шестистволку в «Вестернер» издательства Уитлзи и с криком «Йо-хо-хо-о!» прикончил машину шестью динамитными шашками.

Фриц Эштон Эдисон выпустил облако радиоактивной пыли внутрь «Фантазировщика» Фикшн Хауз (а на самом деле перестроенного даттоновского «Мечтателя» с ручным контролем достоверности).

Эдгард Аллен Блох, размахивая электродубинкой на карманных изотопных батареях, в одиночку вывел из строя целый этаж различных резаков, бумагосшивателей, глянцевателей, уплотнителей,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату