смогли рассмотреть в тусклом свете уличных фонарей, кем являлись нападавшие. При виде же меня один из них, тот самый, что приложил меня прошлой ночью прикладом, попытался что-то сказать, но я не дал ему такой возможности. Из открытого рта не успело вырваться ни звука. Его голова на сломанной одним резким движением шее свесилась в сторону, как у тряпичной куклы. Рыцарь, державший охранника, разжал пальцы. И тело мешком упало на снег. Глаза второго охранника при виде такой расправы над напарником полезли из орбит. Он уже собирался закричать и повторить этой попыткой участь товарища, но я шагнул вперед и быстро закрыл ему рот рукой в старой грязной рукавице.

– Тихо ты, или хочешь, чтоб и тебе так же шею свернули?

Охранник отрицательно замотал головой.

– Ты обещаешь, что, если я освобожу тебе рот, ты не начнешь орать?

Голова качнулась сверху вниз. Я разжал руку.

– А теперь слушай меня внимательно. Если ты будешь быстро и правильно отвечать на мои вопросы, я оставлю тебе жизнь. Если же попытаешься позвать на помощь или обмануть – убью. Все понятно?

– Да, – испуганным шепотом ответил охранник.

– Где моя сестра?

– Я не знаю, в интернате, наверное. – По голосу я почувствовал, что охранник врет, но в чем заключалась его ложь, я понять не мог. Решив для себя, что убить в случае чего я его всегда успею, я продолжил допрос.

– Где находится этот ваш дурацкий интернат?

Глаза охранника лихорадочно забегали, но на сей раз он сказал правду.

– В Митькином дворце он.

Я удивленно вскинул брови – в былые времена в доме у Митьки окромя прислуги никто и не бывал, а тут смотри, вдруг чужих детей селить стал.

– Дорогу покажешь?

– Да, конечно.

При моем последнем вопросе охранник весь побелел от страха. Я до сих пор не мог понять, в чем же кроется истинная причина его страха, и от этого сильно был на себя зол. Догадываться я стал только тогда, когда охранник, ведущий меня к интернату, миновал центральный вход в Митькину усадьбу и повел меня к неприметной дверке, ведущей в подвал. Подойдя к ней, он остановился.

– У меня ключей нет. Они только у Митьки и приказчика его, больше ни у кого не…

Не дослушав его, я протянул руку к внушительных размеров навесному замку и одним движением сорвал. Рассыпавшаяся на несколько частей дужка зазвенела по бетонным ступеням, ведущим вниз. Щелкнув рубильником выключателя, я зажег висевшие под потолком лампы дневного света. Огромный подвал был разгорожен на несколько секций стальными решетками. Сначала я никого не заметил и уже хотел было выместить свое раздражение на охраннике, как в дальнем конце я разглядел какое-то движение. В пару прыжков я оказался на другом конце подвала, рванув на себя решетчатую дверь, и, не обращая внимания на больно впившиеся в правую щеку осколки очередного замка, я нагнулся над грудой тряпья, в котором заметил движение. Там, прямо на полу, с круглыми от страха и удивления глазами лежала маленькая девочка. На вид она выглядела еще младше, чем Дашенька. Худенькое личико было все в грязных подтеках. Видимо, девочка долго плакала, размазывая слезы по щекам испачканными в пыли руками. Я оглянулся в тщетной попытке разглядеть еще кого-нибудь. Подвал был пуст. Только эта девчушка в груде старой потрепанной одежды.

Достав из кармана платок, я начал аккуратно вытирать девочке лицо. От моих спокойных и заботливых прикосновений девчушка сразу же успокоилась. Что-что, а опыта в заботе о маленьких девочках мне не занимать. Я для Дашеньки, почитай, всю жизнь заместо отца был.

– Как тебя зовут, кнопка?

– Я не кнопка, я Светлана, – голосом, полным серьезности и достоинства, ответила девочка.

– И давно ты тут одна сидишь? – продолжая беседу, поинтересовался я.

– Одна второй день. Раньше со мной мальчик сидел. А еще раньше две девочки были.

– И куда они все подевались? – сказав, я сразу же понял, что поторопился. Видимо, этот вопрос и так сильно волновал Светланку. Личико ее насупилось, и на глаза стали наворачиваться слезы.

– Ну не плачь, не плачь. Ты же видишь, я за тобой пришел. Теперь у тебя все хорошо будет. Я тебя никому в обиду не дам. – Я говорил и одновременно ласково гладил девчушку по голове. Скорее даже не смысл моих слов, а интонация, с которой я говорил, успокоили ее. Светланка перестала хлюпать носом и вновь уставила на меня свои огромные карие глазища.

– Я не знаю, куда их уводили. Приходил бородатый мужик в белом халате и колпаке и забирал их, – наконец, полностью успокоившись, произнесла Светланка.

Я задумался; ни Митька, ни приказчик его не подходили под Светланкино описание. И охранник вроде говорил, что сюда больше доступа никто не имеет.

Мои размышления прервала девчушка.

– Я когда одна осталась, сильно бояться стала. Мне даже по ночам снилось, что этот бородатый мужик дверь открывает и ко мне крадется.

Я автоматически проследил в том направлении, куда указала Светланка. В противоположном конце подвала рядом с дверью, ведущей на улицу, была еще одна незаметная дверка. На фоне серой бетонной стены я поначалу ее вообще не заметил.

– Не бойся, я сейчас этого дядьку прогоню, – пообещал я Светланке и направился в сторону двери.

Девочка завороженно следила за моим передвижением. С таким же напряжением на меня смотрел и охранник, крепко сдерживаемый за обе руки двумя рыцарями. Я подошел и потянул ручку на себя. Вопреки ожиданиям, дверь была не закрыта и легко поддалась, бесшумно распахнувшись. Я щелкнул выключателем.

Несколько минут я стоял без единого движения. Меня звал встревоженный голос Светланки, слышалось громкое от страха сопение охранника, я ни на что не реагировал. Страшным было не то, что я увидел за неприметной дверкой. Ужасной была догадка, молнией среди ясного неба поразившая меня.

В свете яркого белого цвета дневных ламп посередине соседнего помещения стоял, сверкая металлической поверхностью, разделочный стол. У противоположной стены стояла огромная морозильная камера. Все вокруг резало глаза своей неестественно чистой белизной. И лишь небольшой кружок сливного отверстия в полу чернел хищно и зловеще. Довершала внутреннее убранство широкая винтовая лестница, уходящая вверх. Как только я увидел лестницу и холодильник, в моей голове что-то щелкнуло, и я неожиданно вспомнил того, кто в усадьбе мог носить бороду. Одновременно я вспомнил сплетни и шушуканье по поводу двухуровневой Митькиной кухни. Здоровым бородатым мужиком мог быть только Митькин повар, привезенный им откуда-то с Кавказа. Мое сердце остановилось, пропустив удар. Не помня себя от захлестнувшего меня с головой чувства безвозвратной утраты, я вернулся к Светланке. Девчушка, почувствовав произошедшие во мне перемены, сжалась и снова захлюпала носом. Я улыбнулся ей, оставаясь внутри холодным и равнодушным. И тут мой взгляд упал на одну из тех тряпок, на которых сидела Светланка. Это было старое пальтишко моей сестренки, в котором я ее последний раз видел при расставании у ворот Митькиной усадьбы.

– Скажи, а ты видела девочку, которая была в этом пальто? – почти шепотом спросил я у девочки.

– Да, она на улицу ушла с хозяином и бородатым дядькой.

В этот момент у меня в мозгу и родилась та самая навязчивая мысль, давшая лазейку безумию в моем мозгу. Наверное, такое происходит и у других людей, которые теряют связь с реальностью. Скажу вам честно, сходить с ума мне было очень страшно и больно. Пока две мои нормальные составляющие вцепились, фигурально выражаясь, друг другу в глотку, безумие медленно, как бы по-хозяйски подчиняло себе мой измученный мозг. Пока логика кричала, срывая голос в безмолвном крике, что моей Дашеньки уже нет на белом свете, чувства пытались доказать обратное. Потом они менялись ролями. Чувства стенали от боли утраты, а логика указывала на то, что я не видел тела Дашеньки и что увел ее из подвала не один мясник, а еще и сам Митька.

И пока длился этот бесконечный и бессмысленный спор, безумие, оскалившись в зловещей улыбке, отдало паладинам команду. Где-то наверху захлопали двери, затрещали ломаемые рамы, зазвенели осколки битого стекла. Начался штурм усадьбы. Точнее, бойня, штурмом творящееся наверху назвать можно было