— Н-ну, так… помогала когда-то матери. Так ты что, хочешь там…

— Хочу. А то смотреть тошно. Гробы такими обклеивать — изнутри…

Она глядела на него немигающе, удивленно темными, без зрачков глазами, словно в оцепененье впав, — и повалилась вдруг на постель, хохоча, едва не столкнув поднос, задыхаясь:

— Я ему — секс, а он… А он — обои клеить… милый друг, называется. Ой, не могу! О-о, майн муттер!..

Засмеялся и он — не без смущения, было отчего; и когда она, все еще прыская, бокальчик от него приняла подрагивающей рукой, сказал:

— Немецкий проходила в школе?.. В неладах таких глупеет человек, не взыщи. Не впишусь никак в бытовуху свою теперешнюю, да и… в бытие, в фарс этот, вот и занудствую.

— Плюнь на это на все! Впишись в другую!

— Нет у меня другой…

— Есть, ты просто не знаешь. Но давай выпьем сначала, ладно? За нас!

Выпила с ним, выдохнула, как-то решительно, по-мужски отерла тыльной стороной ладони рот и, нагнувшись, в губы поцеловала его — страстно, это-то она умела. И на грудь ему легла, лицом к лицу.

— Недавно, знаешь, с актрисулей старой меня свели, сказали — картины у нее какие-то. Ну, полотна — барахло, самодеятельность, сама карга каргой, развалина сквалыжная. Живет в коммуналке, комнату занимает. А в других двух семейка какая-то. Представляешь, есть еще реликты такие, ну типично коммунальные, без примусов только… — Полные губы ее повело презрением, но глаза горели. — И размен ищут! Только что решили искать, разодрались совсем, до суда. А квартира — «сталинка», потолки под все четыре, и от центра близко… Ну ты же понимаешь все! — почти с отчаяньем сказала она, уже умоляюще глядя, беззащитно. — Ведь так?

— Понимаю.

— Все в руках наших, ты же видишь! Запущена квартира тоже — но какая, сотня с лишним метров!.. А деньги на отделку найду — на евроремонт, слышал о таком? Под орех все будет, под… Ну, что же ты молчишь?! Ты не любишь меня, да?

Было о чем молчать, о нелюбви тоже — в ответ на бабье излюбленное, в расчетах их на уверенья обратные. А рискованно сыграть пытается — до глупости.

Вспомнилось отчего-то, как второклассником еще, кажется, пруд на Мельнике осмелился переплыть. До середины доплыл без труда вроде бы, но силы непонятно почему оставили вдруг, стал тонуть. Самым обыкновенным образом тонуть; но и в панике достало ума не повернуть назад, это и вовсе пораженьем было б, обессилило еще больше, и не хлебать воды. Хватал воздух ртом, опускался до дна, два-три шажка делал по нему к другому берегу и отталкивался ногами — чтобы всплыть, хватнуть опять… Так и добрался до отмели, выбрел, свалился на травку; долго отдыхивал-ся, в себя приходил от пережитого страха, прежде чем перейти по плотине, длиннющего кругаля сделав, к одежке своей… И с неделю потом лишь у берега — не далее чем по шейку — плавал, глубины страшась, помня холодную ее, ноги сводящую стыл ость. Пока не забыл наконец — тогда скоро забывались все обиды на жизнь. И однажды без особых усилий, себе удивляясь, шутя перемахнул в самом широком месте пруд и даже на бережок не вышел — просто оттолкнулся от него и поплыл назад…

И вот вспомнилась та стылость — почему, казалось бы? Ну да, по ассоциации дальней… попытался бы он в тот же день еще раз переплыть, глубину изведать? Да ни за что. Так и с семейщиной: одну переживши, претерпев — сразу в другую?.. И усмехнулся себе: далековато в сравненьях занесло… Впрочем, и не туда нужда занесет.

Она, кажется, почувствовала усмешку эту, тревожно бровки подняла, ожидая. Да ты сама-то хоть веришь в нее, любовь?

Он глазами спросил ее об этом, и она поняла. В самом-то деле, при чем здесь квартира? И понятно уже, что корысть пересилила вместе с соблазном все их в неопределенности зависшее разом решить, на риск толкнула — совершенно неоправданный. Отрабатывай назад, подруга… Отработала:

— Ну, прости глупышку, не утерпела… но уникальный же случай! Другого такого не будет. Тебе же хочу… хотела помочь, во всем.

Ну, у тебя-то обязательно будет, подумал он; обижать не хотелось, однако как-то и смягчить надо было эту, мало сказать, неловкость, проговорил:

— Нет же, я понимаю… Ничего я сейчас не могу, Аль, контужен. Даже обои эти клятые, — он улыбнулся ей невесело, погладил ответно по волосам, плечам голым, — и то через силу…

Она приняла ласку, не могла сейчас не принять, прижалась, потерлась по-кошачьи, хотя, конечно, более чем уязвлена была неудачей своей, и он даже чувствовал, как напряжено малость, связано этим само тело ее… ничего, переживешь, тем паче что и замок тебе обещан таровато Владимиром Георгиевичем, всемогущим, по твоим же словам, всеведающим. Уже строят, кстати, замки эти феодальные в пригородах, в городе самом — норманнские, с башенками смотровыми, с пятиметровыми, только что без бойниц, периметрами и камерами слежения, со стражей суровой, брутально-бритоголовой, как во всяких землях захваченных, no-разграбленных…

— Ах да, мне ж на стрелку скоро… надо там проблемку одну решить. А ты расслабься тут, видик погоняй, если хочешь, — она ухмыльнулась откровенно, — эрос…

— Ну, какой там у тебя эрос… скажи уж — порно. Лучше поспать, что-то я совсем…

— Поспи, тоже на пользу. А мне с этими посредничками в разборку… Представить не можешь, какие шакалы. Оборзели до крайности. Ну, я не дам им себя разводить, жлобам… много хотят! — Лицо ее мстительно стянулось в чем-то на презрительную усмешку похожем. — Пусть порожняком прокатятся разок, это им мозги прочистит…

— А зачем тогда связалась с ними? — Иван не вдавался в ее дела, своих хватало, тем более что даже и на случайные вопросы его о сути хлопот этих подруга отделывалась невразумительным, общим, небрежно ручкой отмахивала: «Бабла много у моих клиентов, а в эстетике — на уровне, я не знаю, передовика производства… капиталистического теперь, разумеется. Боятся, что подсунут подделку им, сами такие ж спецы — фуфло подсовывать, всучать лохам…» — За каким?

— А чтобы «Теннесси» вот этот пить, а не отечественный сучок… И не бери в голову. — Приподнялась, плеснула в бокальчики. — У каждого своя ниша деловая, если хочешь — гешефт, свои риски в нем… что, у тебя их нет? Так что — для храбрости, — мотнула она головой, стрижкой своей, салютнула налитым и выпила, не поморщившись. — Нет, для дерзости. Дерзость выше!

— Что, так опасно?

— Да нет, куда им… — пьяновато засмеялась она, передразнила кого-то: — «Вас обманули, сэр, это — подлинник»… ничего прикол? Вот что желает слышать клиентура моя. Старья насобирают, накупят, воображают — шедевры… И вообще, мне ску-учно! Давай закатимся поюжней куда-нибудь, в ближайшие субтропики хотя бы… моря хочу и пальмы без кадок! И без русских рож тоскливых. Бархатный сезон же у порядочных людей начинается, а мы тут зимуй, как эскимосы…

— Ну и съезди, зачем тебе еще и моя рожа? Тем более на мели я, по-вытрясли все эти… процедуры, переезд, то-сё.

— Беру на себя, в чем дело!

— Альфонсом? Нет уж, не привык. Да и не отпустят — ни газета, ни…

— А я бы привыкла — альфонсихой. Твоей. Тебе только надо по совместительству директором стать агентства рекламного — для начала… Да-да, я в курсе, — прилегла она снова к нему, глядя в глаза испытующе, почти требовательно, — и это предложенье тебе и с Рябокобылякой, и с членами правления многими уже обговорено. Не прямо сейчас, нет, разумеется, а… погодя немного, по ситуации. А она будет, не сомневайся.

— Какая еще ситуация? С кем-чем?

— Не знаю. Но мне сказали передать: будет. А сейчас бы поддержать саму идею агентства — ив принципе, и для себя лично, выходит… А почему бы нет?

— Ну да, я поддержу, а Воротынцев пошлет меня… на биржу труда и отдыха. — С Мизгирем после похода к шефу он еще не виделся — и вот весточка. Вот и свой человек у Владимира Георгиевича нашелся, Воротынцевым предсказанный… Лихо, ничего не скажешь. — Как в сказках, свиней пасти.

— Но можно же мягче как-то: поразмышлял, дескать, соотнес с интересами концерна и… И готов