никаких фактов, которые бы подтверждали эту версию. Напротив, существуют официальные акты об их смерти. Если князь Василий Шуйский умер один в своих каменных покоях, располагавшихся над воротами замка, то князь Дмитрий и его жена умирали в присутствии других людей, засвидетельствовавших их кончину. В официальном свидетельстве о смерти князя Василия Шуйского в книгах Гостынского гродского (замкового) суда было сказано, что кончина состоялась «в Гостынском замке в субботу, на следующий день после праздника св. Матфея, апостола и евангелиста, года Господня тысяча шестьсот двенадцатого». И далее: «Славной памяти высокородный покойный Василий Шуйский душу свою Господу Богу отдал дня, то есть в субботу после праздника св. Матфея, апостола и евангелиста, в своем помещении, в каменной комнатке над каменными воротами; покойный (как об этом носится слух) был великим царем московским, и был он вместе с высокородными Дмитрием, гетманом, Иваном, подскарбием, Шуйскими, князьями московскими, родными братьями, по приказанию его королевского величества, наияснейшего короля польского, сослан в жительство в Гостынской каменный замок, когда заведывал староством высокородный гостынский староста г-н Юрий Гарваский, приставом при них в том же Гостынском замке — г-н Збигнев Бобровницкий, придворный его королевского величества. Жил он лет около 70-ти»[521].

Замечание о возрасте умершего московского царя свидетельствует о том, что князь Василий выглядел лет на десять старше, чем ему было на самом деле (он умер в возрасте шестидесяти лет), а может быть, и объясняет причину его смерти из-за пережитых страданий. Можно также напомнить, что, вместо сокрытия следов якобы тайной «казни» князей Шуйских, из их могилы со временем сделали пантеон и поставили «московскую каплицу» в том самом Краковском предместье, которым царя Василия везли на памятный сейм. Автор «Нового летописца» писал об этом с укоризной: «В Литве ж царя Василья и брата ево, князя Дмитрея и со княгинею умориша и повелеша их положити на пути, кои изо всех государств пришли дороги, и поставиша над ними столп каменной себе на похвалу, а Московскому государству на укоризну, и подписаху на столпе всеми языки, что сий столп зделан над царем московским и над бояры»[522].

Царь Василий Шуйский немного не дожил до освобождения Москвы войсками объединенного земского ополчения князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Впрочем, даже при жизни он уже никак не мог повлиять на ход войны с Речью Посполитой. Новый поход короля Сигизмунда III в Московское государство вместе с королевичем Владиславом в ноябре 1612 года закончился бесславным поражением королевских войск. И случилось это под тем самым Волоком, откуда начался путь в Литву бывшего царя Василия. Знал об этом единственный из князей Шуйских, кто уцелел в итоге правления Бориса Годунова и последовавшего польско-литовского плена, — князь Иван Иванович Шуйский. Ему придется пойти на службу к королевичу Владиславу, который даже после волоцкого афронта и избрания на русский престол Михаила Федоровича Романова продолжал считать себя московским государем. Судьба плененного царя Василия Шуйского несколько раз тенью проходила в дипломатических переговорах с Речью Посполитой в первые годы царствования Михаила. Каждый раз в Москве обвиняли польско-литовскую сторону, нарушившую обещания не вывозить царя Василия и его братьев в Москву. Конечно, будь они живы, новая война за Смоленск, начатая Михаилом Федоровичем, и переговоры о судьбе Шуйских велись бы настойчивей. Пока же оба государства решали свои текущие задачи, и останки князей Василия и Дмитрия Шуйских, лежавшие под воротами Гостынского замка, никто не тревожил. В 1618 году, в «королевичев приход», когда Владислав осаждал со своим войском Москву и в день Покрова был отбит его решительный штурм столицы, все мечты Сигизмунда III и его сына на царский трон рухнули. Оба государства заключили Деулинское перемирие.

Те из пленников давней войны, кто смог дожить до этого момента, стали возвращаться в Москву. В Московском государстве ждали бывших послов под Смоленск митрополита Филарета Романова — отца молодого царя Михаила Федоровича, боярина князя Василия Васильевича Голицына (он умрет по дороге на родину) и руководителя смоленской обороны боярина Михаила Борисовича Шеина. Князя Ивана Ивановича Шуйского пытались задержать, но он был тверд в своем намерении возвратиться на родину. Видимо, тогда же, в возмещение «потерь» своих знатных пленников, король Сигизмунд III придумал перезахоронить останки царя Василия Шуйского в Варшаве, поставив на открытой дороге из Краковского предместья подобие мавзолея. Внутри круглого, в несколько ярусов, здания с куполом и шпицем был склеп, куда поставили гробы князей Шуйских. Над входной дверью в мавзолей была мраморная плита с торжественной латинской надписью: «Во славу Иисуса Христа, Сына Божия, Царя царей, Бога воинств. Сигизмунд III, король польский и шведский, после того, как московское войско было разбито при Клушине, как взята московская столица и возвращен Смоленск под власть Речи Посполитой, как взяты были в плен, в силу военного права, Василий Шуйский, великий князь московский, и брат его, главный воевода Димитрий, и, содержимые затем в Гостынском замке под стражей, кончили там свои дни, он, король, помня об общей человеческой участи, повелел тела их перенести сюда и положить их под этим, им сооруженным на всеобщую память в потомстве и для славы своего королевствования, памятником, дабы в его королевствование даже враги и незаконно приобретшие скипетр не были лишены следуемых умершему почестей и погребения. Лета от Рождения Девою 1620-го, нашего королевствования в Польше 33-го, в Швеции 26-го»[523]. Предусмотрительный король Сигизмунд III распорядился положить в каждый гроб при перезахоронении серебряные дощечки с именами умерших братьев, чтобы всегда знать, где останки бывшего царя Василия, а где — князя Дмитрия Шуйского. Потом это помогло русской стороне, когда она договорилась о возвращении останков князей Шуйских.

В первые годы царствования Михаила Федоровича отношение к временам «царя Василья» было совсем другое, чем в 1610 году. Наученные горьким и тяжелым опытом последующих лет, люди Московского государства признавали законными все грамоты, выданные от имени царя Василия Ивановича, назначенные при нем поместные и денежные оклады. Более того, выдача жалованных грамот на вотчину за «царя Васильево осадное сиденье», наряду с подобными заслугами «в королевичев приход» стали самыми памятными событиями в истории сотен дворянских семей. Для служилых людей «по отечеству», получавших землю в вечное пользование «в род», времена разрухи и смуты при царе Василии становились «золотым веком». От рассказов о том, как предок отличился в боях с тушинским самозванцем или в походах Скопина, начинали отсчитывать историю своих родов русские дворяне и дети боярские, навсегда укрепившиеся в своих вотчинах.

Оставалось одно — вернуть останки царя Василия на родину. Время для этого пришло только после смерти Сигизмунда III и начатой вслед за этим новой, неудачной для царя Михаила Федоровича, Смоленской войны 1632–1634 годов. Как королевич Владислав, ставший королем Владиславом IV, наконец- то понял, что ему надо отступить от претензий на обладание титулом русского царя, так и царь Михаил Федорович должен был признать свое поражение под Смоленском. Результаты Смоленской войны, закрепленные Поляновским мирным договором в 1634 году, позволили передать дело от кавалерии и пехоты к дипломатам и землемерам. Оба государства начали долгие и не всегда дружественные переговоры о новой границе. Но прежде направленному в Литву в 1635 году посольству боярина князя Алексея Михайловича Львова и думного дворянина Степана Матвеевича Проестева был дан тайный наказ: договориться о возвращении гробов князей Шуйских в Московское государство и не жалеть для этого никаких денег. Великие послы должны были «говорити с паны-радою», чтобы они передали королю Владиславу IV: «Судом Божьим лежит у вас в Польше тело блаженныя памяти царя и великого князя Василья Ивановича всея Руси, и по нашему християнскому закону пенья по нем и службы по святых отец правилом нет, лежит что един от убогих. И великий государь царь и великий князь Михайло Федорович, всея Руси самодержец, жалея о том своим государским милосердым обычаем, велел брату своему великому государю Владиславу, королю полскому и великому князю литовскому, по любви о том царя Васильеве теле с прошеньем говорити, чтоб его королевское величество для царского величества нынешние братственой дружбы то царя Василья тело велел отдати и поволил то ево тело отвести в Московское государство; а как королевское величество то учинит, и великому государю его царскому величеству будет в приятную любовь,