состояло почти исключительно из представителей крестьян и рабочих.

Вы знаете, что лозунгом своей контрреволюции против Временного правительства Ленин выставил требование: «Вся власть Советам». А в то же время объяснял в тайных письмах ЦК: «Советы солдатских и рабочих депутатов реальны лишь как орган восстания, как орган революционной власти. Вне этой задачи Советы пустая игрушка».

Ленин увлек за собой самые темные, измученные войной толпы рабочих, солдат и матросов; он руками людей, влюбленных 1 в только что завоеванную свободу, установил в России самую страшную в истории диктатуру: эта диктатура породила все остальные диктатуры, и каждая из них по — своему фальсифицирует правду и насилует народную волю.

Все, что я говорил до сих пор, имело целью показать вам, что все диктатуры порождены моральным, духовным и хозяйственным распадом великой войны. Весь путь истории — путь от рабства к свободе, и демократический строй есть единственное средство духовного и социального раскрепощения человечества.

Но для того чтобы исполнить свою историческую задачу, демократия должна быть динамична, она должна преобразовывать свои внешние формы в соответствии с духом времени, с новыми потребностями новых, вырастающих в политическую силу классов населения.

К началу XIX века пришла к власти буржуазия; ее приход был новым шагом вперед и в хозяйстве, и в свободе. Теперь сознали себя политической силой рабочие массы.

Старые демократии должны это понять и найти в себе силу смелыми социальными и политическими реформами пойти навстречу новой эре.

Основным законом демократического государства должно быть не только политическое равенство, но и социальная справедливость.

Свободный человек должен остаться неприкосновенной ценностью для государства, но каждому человеку нужно дать социальные условия, в которых он действительно чувствовал бы себя свободным и равным со всеми гражданином.

*

Успех наступающих на демократию тоталитарных идей не в их силе, а в слабостях, недостатках и уродствах современных демократий.

Время не терпит. Мир уже загорается снова. И новая тоталитарная, т. е. мировая, война будет, может быть, последней катастрофой веками взращенной гуманитарной, человеколюбивой культуры.

Говоря о смертельной для культуры угрозе войны, я вовсе не проповедую политики пассивного отступления перед натиском тоталитарных вождей.

Демократия должна почувствовать свою силу, должна поверить в свою неоконченную историческую миссию и должна перейти в контратаку.

Фронту фанатиков насилия должен быть противопоставлен фронт фанатиков свободы везде и всегда.

И на фронте свободы не должно быть места «рабам лукавым» — людям, которые явно или тайно сочувствуют — одни коммунистическим, другие — фашистским достижениям.

Демократическому общественному мнению нечего гоняться за сочувствием диктаторов. У демократии в странах диктатуры есть другие верные друзья — измученные насилием народы.

И чем сильнее будет сопротивление в свободных странах насильникам, тем скорее в странах насилия победит свобода.

А победа свободы в странах диктатуры не безразлична для нашего благополучия. Только уничтожение всюду режимов, живущих войной, приведет все человечество к настоящему, крепкому и длительному миру.

*

Я сказал, что демократия должна перейти в контратаку.

Дело не в военном, а в психологическом перевооружении. Мы должны воспитать новые поколения. Мы должны развить в них убеждение, что новое плановое хозяйство нуждается в новом человеке, менее эгоистичном, более общественно настроенном. И основная черта этого нового, общественно настроенного человека — не ненависть, а любовь, не вожделение к насилию, а страсть к свободе.

Свидание двух демократических премьеров и двух тоталитарных диктаторов в Мюнхене было поворотным пунктом в истории послевоенной Европы[264].

Негодование по поводу невыносимых морально, но неизбежных практически уступок, сделанных Гитлеру, законно и понятно, но никакого отношения к Мюнхену не имеет. Уступки были сделаны раньше, были окончательными, и никто их брать назад не собирался.

Гитлер собирался учинить «карательную экспедицию» в Чехословакию и тем вызвать общеевропейскую войну в условиях, им, диктатором, а не демократиями выбранных. Это нужно крепко запомнить, ибо эти условия в данный момент для демократий были далеко не так блестящи, как думают. К сожалению, углубляться в существо этих условий еще нельзя. Мюнхен должен был остановить войну (которая, увы, не была «блефом»), и он ее остановил.

Невыразимая радость, охватившая 99 процентов населения не только Франции и Англии, но и Германии и Италии, свидетельствует о том, что за эти жуткие дни — перед Мюнхеном — народы в своей совести и в своем сознании до конца продумали и прочувствовали смысл и следствия современной войны. «Народы Европы, — сказал де Валера в Женеве, — заглянули в пропасть войны и в ужасе отшатнулись». Отшатнулись и, почувствовав под своими ногами твердь мира, возликовали.

Я убежден, что, пока живо поколение, сохранившее память о 1914–1918 годах, подвинуть на новую большую войну народы Европы почти невозможно. И ведь эта психология вскрылась не только там, где война считается варварством, но и там, где — в Германии, в Италии — новые владыки строили ей алтари и пели гимны. Кстати, мирный энтузиазм народных толп в Германии еще раз показал, что нельзя всему народу приписывать грехи и преступления «правящего отбора». Это так же верно для Германии, как и для России.

Да, конечно, страны свободы пришли к Мюнхену не победным путем. Но по счетам ошибок никогда не платят вовремя и добровольно. Целой эпохе в истории европейской демократии пришел безрадостный и весьма печальный конец. Пришел конец — и точка. Жизни смотреть нужно вперед. Отвращение к войне, воля к миру — сила огромная, с которой нечего делать Сталиным и Гитлерам, но опираясь на которую демократии могут сделать огромное дело. Опыт войны 1914–1918 годов показал, что война не есть средство укрепления в мире демократии, что в хаосе и разрушении современной тоталитарной войны выигрывают наиболее грубые и примитивные силы и что самый мир, завершающий войну, даже если он написан демократами, является источником новых насилий и войн.

Предотвратить войну, которая входила в планы диктатора, вообще не значит проявить «малодушие и слабость». Это значит вырвать инициативу из рук противника.

Новое усиление вооружений Англии и Франции ясно показывает, что великие демократии не хотят «сдаваться» и имеют свой план борьбы за установление европейского равновесия, длительного мира и здоровых хозяйственных отношений.

Вооруженная демократия, ставящая себе конструктивные международные задачи и решившая, следуя своему плану, не уступать насилию, сила огромная. Она сейчас создается в Европе — создается в очень трудных социальных, международных и психологических условиях.

Сейчас нужны страшная жертвенность, самоограничение всех партийных программ, суровая самодисциплина свободного общественного мнения. Нужно чувствовать себя в мирной обстановке как на войне. Ибо враг силен, беспощаден и знает слабости демократии лучше, чем она сама сознает их.