Зачем же ей понадобились подлинные рукописи Пушкина, зачем она захотела им заниматься «профессионально»? Причина все та же, что двигала ее жизнь и творчество, выстраивая по заданной схеме ее образ: респектабельность, официальная признанность этого почтенного занятия, возможность подложить мысль, что «наследницей оказалась она».
Бродский: В советское время литературная жизнь проходила в сильной степени под знаком пушкинистики. Пушкинистика — это единственная процветающая отрасль литературоведения.
Как всегда, Бродский фактологически выдает ее. Он ничего никогда о ней не прячет. Другое дело, что он с хладнокровием профессионального игрока комментирует все, условно говоря, в ее пользу. Он использует ее высказывания, поступки, строки как символы, которые нуждаются в обратном здравому смыслу толковании. Он их так и толкует — и толкования значительно важнее и подлиннее источника. Он составляет из них Книгу Перемен, И-Цзин русской культуры, где сначала падают на стол бессмысленные палочки, потом отыскиваются маловразумительные слова, а потом выходит ясно, как таинственно, но гармонично мироздание. Из ее банальностей, тщеславия, воровства и клеветы он выводит, как велика душа Ахматовой.
Ахматова становится общепризнанной пушкинисткой и, пусть не добившись выдачи ей на руки подлинных рукописей, «работает над Пушкиным».
Писать холодным сердцем скучно. Отдав дань декабристам и чему там еще полагается из приличного, Ахматова обращается к тому, чем на самом деле горит ее сердце. Это две темы. Первая: что Пушкин «мал и мерзок, как мы» — «брал», подворовывал сюжеты и образы, даже слова у других поэтов, у Андрея Шенье. Где, у кого и сколько. Она составляет списки. Ну а вторая — тут и к гадалке ходить не надо — «Натали».
21.05.1926.
АА говорила о том пиетете, который был к Пушкину даже у его ближайших друзей — у Дельвига, например. Когда мы говорили о влиянии Шенье на Пушкина, я спросил — неужели никто из друзей Пушкина, несомненно замечавших в его стихах это и подобные влияния, не указывал ему на них? (Да о чем здесь указывать!!!) АА ответила рассказом. Даже Дельвиг не мог сделать никаких указаний Пушкину!
Скажу лишь о Ленском (потому что АА обнаружила это сегодня — обнаружила с большой очевидностью). Описание могилы Ленского в точности совпадает со стихотворением «Гроб юноши», а источник последнего — элегия Шенье. Там, например, упоминание о суеверных крестах, подразумевающее, что могила юноши, лежащая в стороне от тех могил с «суеверными крестами», не имеет креста. А почему эта могила без креста? Потому что Ленский — самоубийца, дуэлянты приравнивались к самоубийцам, это можно было бы знать.
АА лукаво взглянула на меня: «Все, все — и Пушкин, и Баратынский — брали у него!»
…Ахматова <…>, по-видимому, в изученьи поэта видящая только исследование его источников…
Пушкин сейчас завладел АА. Вот я разговариваю с ней. Вот на минуту вышел в соседнюю комнату — зажечь примус, возвращаюсь — и вижу АА склоненной над томом брюсовского Пушкина и скользящий по странице карандаш. И за ту минуту АА успела найти новую жемчужину — слово ли, образ ли, или сравнение — и подчеркнула его.
Имеется в виду слово ли, образ, сравнение — сворованные Пушкиным у кого-то. Не самого причем великого — это и есть «открытие» пушкиноведа Ахматовой.
13.05.1926.
Весь день с увлечением занималась сравнением Пушкина с Шенье. АА отыскивает все новые и новые слова, которыми Пушкин воспользовался у Шенье.
Разве есть неиспользованные темы? А нужны ли они?
Вчера я выразил АА свое удивление по поводу того, что она совершенно не была огорчена словами Щеголева о том, что все найденное ею уже известно. Ведь разве не приятно сознавать, что ты сделал без всяких соответствующих знаний, без всякой подготовки — и сделал правильно — то, чего и многие специалисты не умели или не смогли сделать (Щеголев давал задание в прошлом году — где-то в ученом семинарии, в котором его слушали Тынянов, Томашевский, кажется, и т. п. пушкинисты, — проделать именно эту работу: найти влияние Шенье у Пушкина — и никто этого не сделал. Щеголев сам это говорил). Наверно, увлеклись другими темами.
Она в эти годы не работала, замолчала на двадцать лет. Занялась Пушкиным. Поставить себе скромную академическую задачу ей показалось утомительно. Ей захотелось «сразу» открыть что-то новое, интуитивно-провидческое, достойное поэта-исследователя. Все, что ее взволновало, — это влияния и заимствования. От чистого сердца признать чью-то самостоятельность и гениальность она не могла.
Не желая объяснить самобытную природу пушкинской сказки, следуя компаративистскому методу А. Веселовского, Ахматова свела «Сказку о золотом петушке» к сумме сюжетных заимствований…
Более широкой темы в Пушкине она для себя не нашла, увлеклась выискиванием блох, как диссертантка.
Заимствования и «заимствования», украл — не украл — тема для Анны Ахматовой животрепещущая и — деликатная. Мало свежего в ее поэзии, мало оригинального и в ее «штудиях». Чтобы закрыть тему, скажу, откуда взялся (не сам взялся — Ахматова «взяла») один из самых цитируемых ахматовских пушкинистических пассажей:
Вся эпоха (не без скрипа, конечно) мало-помалу стала называться пушкинской.
Это то «слово», которое начинается знаменитым «Мой предшественник Щеголев».
Открытий в пушкинистике, кроме ярости сплетни, ею сделано мало. И вот эту яркую формулировку она тоже взяла у «предшественницы», не называя ее — авось не заметят.
После этого вечера появилась в газетах краткая, но очень значительная заметка Анны Радловой, в которой было сказано, что наше время будет когда-нибудь называться «блоковским».
Анна Радлова — соперница Ахматовой в литературе, которой Ахматова «не простила» до конца своих дней. Не зря сказано, прожив долго, можно дождаться всего. Кто помнит сейчас Анну Радлову?
