Начну с пустячка, пустячного урока, который дала маленькая девочка Аля Цветаева, написав письмо великой тете, всемогущей Анне Всея Руси (так учила ее мама) — Анне Андреевне Ахматовой. Аля не знала, что Анна Андреевна была дама не только чиновная, но и очень серьезная, и религиозность ее никакого отношения к Богу не имела. Она (ее религиозность) имела отношение к стихотворным приемам и дамским штучкам.
Девочке восемь лет, но ей неприятно революционное насилие над Словом, вернее, пока — над словами: над русской орфографией.
<…> Мне теперь восемь. Я нигде не учусь, потому что везде без Ъ и чесотка.
Слово Бог дается в планах Ахматовой по-разному: если в ранних книгах оно, естественно, пишется с заглавной буквы, то в годы советского атеизма написание слова меняется.
И для Блока «лесъ» без Ъ не был лесом, а наша духовная монастырка в полном соответствии с линией партии спокойно пишет в черновиках «Бог» с маленькой буквы.
Я не буду говорить о том, сколько красивых стихотворений написала Анна Ахматова, сколько раз в них употребилось слово «Бог», и уж тем более — различных красивых и респектабельных христианских символов, использованных с декоративной целью. Посмотрим-ка, как по-божьему жила.
Она считает — увы, небезосновательно, — что все будут послушно соглашаться с ее правом говорить о религии «как знающий». Например, она знала, как уходят в монастырь: любила Шилейко, а жили плохо. Она об этом не скажет просто, она скажет со значением.
«Чувствовала себя такой черной, думала очищение будет. Пошла, как идут в монастырь».
А вот как из монастыря ушла:
«А. Лурье решил вырвать АА от Шилейко. За Шилейко приехала карета скорой помощи, санитары увезли его в больницу. Я: «А предлог какой-нибудь был?» АА: «Предлог? — у него ишиас был… но его в больнице держали месяц!»
Как мы помним, Артур Лурье был комиссар.
Выстраивать такие свидетельства в связный сюжет — невозможно. Своей напускной «религиозностью» она метила каждый шаг в своей жизни — из шагов, которые могли быть замечены и отмечены (в последующих мемуарах). Отсюда ее беспрестанные «Храни Господь», «Господь с тобою» — невинным комсомольцам — от нее, которая ни креста не носила, не причащалась (нет таких свидетельств, а ведь от церкви отлучается не бывший год у причастия), ни священника перед смертью не позвала. Это — об обрядности. О другом — вся ее гордая жизнь. «Гордая» — в жалком, мирском, тщеславном значении. Разве ее жизнь была не такой?
Ее выдавал злой смех, когда она обрывала Лидию Чуковскую, пытавшуюся урезонить ее в пошлых и жестоких играх:
«Господь с вами, Лидия Корнеевна, что это вдруг стали такой христианкой!»
Об «Анне Карениной».
«Неужели вы не заметили, что главная мысль этого великого произведения такова: если женщина разошлась с законным мужем и сошлась с другим мужчиной, она неизбежно становится проституткой. Не спорьте! Именно так! И подумайте только, кого же «мусорный старик» избрал орудием Бога? Кто же совершает обещанное в эпиграфе отмщение? Высший свет: графиня Лидия Ивановна и шарлатан- проповедник. Ведь именно они доводят Анну до самоубийства».
Нет, не они. Правда, сознание греха — категория, недоступная для Анны Ахматовой.
И юная Ахматова, гордая и непреклонная, увидела в романе Толстого покушение на свое достоинство, на свою свободу. Тем более что героиня романа носит имя самой Ахматовой — то имя Анна, которое Ахматова любила и чтила.
А.С. [Лурье]: «Анна была блудницей. Она, как коршун, разоряла чужие гнезда, ни с кем не считаясь».
Ирина Грэм — Михаилу Кралину.
А какая я беспутная? Теперешние советские барышни <…>. Да я в 1000 раз их целомудреннее <…>.
Вот в такой плоскости она трактует Заповеди (это почти что каламбур — потому что трактовка действительно уж слишком плоская). Понятие греха по-ахматовски относительно, а не абсолютно: «Ну и что ж, что я убил?! Другие-то в десять раз больше поубивали. Я их в 1000 раз добродетельнее».
Анна Ахматова была человеком верующим, православным.
А вот удивительное свидетельство — ее прямо-таки святой считали. Характеристика человека: а, это тот, о котором молилась Ахматова!
Среди осужденных <…> были молодые люди <…>, поверившие оттепели. Одни из них — ныне известный <…> правозащитник Б. Пустынцев, другой — бывший депутат Государственной Думы М. Молоствов, а об освобождении третьего — математика Р. Пименова — Ахматова молилась.
Прямо-таки и молилась? Интересно бы прояснить детали этого утверждения. Сколько раз молилась, где, какие есть документы — может, мольнулась один раз и все, а уж математик Пименов себе приписывает!
Анна Андреевна просит Чуковскую взять для нее у Корнея Ивановича роман Владимира Набокова «Пнин». Она прослышала, что там выведена она — поэтесса, кумир дам. Есть и образец великой поэзии — для Набокова такие игрушки не труд.
Гневная тема нынешнего вечера — «Пнин», по отношению к себе она нашла ее пасквилянтской. Книга мне тоже не нравится, но пасквиль ли на Ахматову? Или пародия на ее подражательниц?
Добрая Лидия Корнеевна не отваживается даже произнести печальную, но очевидную правду: это пародия на саму Ахматову.
