«Пришла на другой день в двенадцать дня. А ушла в час ночи. Сердобольные Ардовы нам еду какую- то посылали».
Сидели тринадцать часов. А по свидетельству Нины Антоновны Ольшевской, всего часа 2–3. Что Ардовы разболелись сердцем на Маринины несчастья — да ладно. Простим интеллигентское прекраснодушие и хлебосольство — может, им самим и не съесть было.
Ардов (Виктор Ефимович) был знаком с Цветаевой по дому творчества в Голицыне. Он сказал Анне Андреевне, что Марина Ивановна хочет с нею познакомиться лично. Анна Андреевна после большой паузы ответила «белым голосом», без интонаций: «Пусть придет».
Марина Ивановна вошла в столовую робко.
Дело происходило в 1941 году, у Марины Ивановны был расстрелян муж, а дочь была в лагере.
Актерская среда ей помогала — она и паузы умеет выдерживать, и «белым голосом» говорить. Правда, биография у Цветаевой оказалась слишком крепко сделана: ни о метафизике не поговоришь, ни посплетничаешь — ее любимые темы (Бродский).
В Москве Марина была в полубезумном состоянии.
После второй встречи, на второй же день, посидев, быстро расстались:
«Я шла в Театр Красной Армии, где в тот вечер играла Нина Ольшевская. Вечер был удивительно светлый».
Вечер был удивительно светлый. Через два месяца Марина Цветаева повесилась.
Анна Андреевна спросила, помню ли я стихи Цветаевой Маяковскому. Там, где загробный диалог между Маяковским и Есениным.
«Каркает над кровью, как ворона», — жестко сказала Анна Андреевна.
Все умрем — это так. Но никто не знает своего часа, не знает смерти, не знает крови. Кроме самоубийц. Умерший самоубийством — он и родился самоубийцей, когда он родился — это родился самоубийца, отличающийся от всех нас. Цветаева имеет право каркать. У Ахматовой судить ее прав меньше.
Я прочитала ей отрывок (он ходит по рукам в машинописи) из цветаевской прозы «Нездешний вечер».
«Знаю, что Ахматова потом с моими рукописными стихами к ней не расставалась и до того доносила их в сумочке, что одни складки и трещины остались. Этот рассказ Осипа Мандельштама — одна из самых моих больших радостей за жизнь».
<…> Анна Андреевна отозвалась восклицанием, отчетливым и гневным: «Этого никогда не было. Ни ее стихов у меня в сумочке, ни трещин и складок».
У нее в сумочке хранилось письмо от Вигорелли — заместителя председателя коммунистической ассоциации писателей Италии — с приглашением приехать за границу. А хранить стихи Марины Цветаевой — это действительно к чему ж.
Прочитала мне свои стихи, посвященные Цветаевой. Я уже слышала их. «Это мой долг перед Марининой памятью: она мне посвятила несметное множество стихотворений».
К этому она относилась вполне серьезно и вводила в головы.
«Ей я не решилась прочесть. А теперь жалею. Она столько стихов посвятила мне».
Невидимка, двойник, пересмешник…
Ничем не оправданное (в честь чего бы это, действительно, писать посвящение Цветаевой по-мандельштамовски?) заимствование — копирование — несанкционированное использование — мандельштамовского приема, кроме очередного свидетельства творческой беспомощности Ахматовой — именно этой неряшливостью (не потрудилась даже следы воровства замести), наводит еще на одну мысль. О заказном характере этого стихотворения. Ахматова всем поэтам, которые входили в силу (Маяковского назначил Сталин, Пастернака — Бухарин) писала по стиху — и отметиться, что полностью поддерживает директивы, и место рядом с великими на равных застолбить.
А вот — Пастернак о моде на Цветаеву.
Последний год я перестал интересоваться ей. Она была на очень высоком счету в интеллигентном обществе и среди понимающих, входила в моду… Так как стало очень лестно числиться ее лучшим другом, я отошел от нее и не навязывался ей…
Дочь Цветаевой выжила одна из семьи и слишком буквально несла память о Марининой влюбленности.
Ариадна Сергеевна пишет, что книжка Ахматовой — это, конечно, всего лишь обломки, «но ведь и Венеру Милосскую мы знаем без рук».
Ахматова прокляла их до седьмого колена, по женской линии только, правда, Мур сначала расслабился, как мальчик — в том смысле, что он действительно был еще мальчиком, а потом ему пришлось все зло мира принять на себя, как мужчине. В том числе зло по имени Анна Ахматова.
«Мы похожи?» — «Нет, NN, совсем не похожи, даже не противоположны» (Это об М. Цветаевой.)
Анна Андреевна <…> прочитала пять стихотворений памяти Марины Цветаевой. Автор — Арсений Тарковский. <…> Заспорили мы о втором четверостишии. <…>.
