в глубине пещеры) принесла мне много долларов, а наиболее 'осведомленные' называли даже точную сумму, должен признаться, весьма солидную!

Поскольку одни сюрпризы все время сменялись другими, остается упомянуть еще об одном последствии этого открытия. Известный спортивный журналист Франц Рейхель написал мне письмо, в котором сообщал, что спортивная академия (о существовании которой я даже не подозревал) присудила мне Большую золотую медаль. Он поздравлял меня, выражая, однако, сожаление, что я лишь немного не дотянул до Большой германской премии Морге в сумме десять тысяч франков. Действительно, в 1923 году шла не известная мне, но очень острая борьба за эту премию, и достойным победителем оказался Ален Гербольт, пересекший в одиночку Атлантический океан на судне 'Файркрест'.

Несколько ошеломленный и выбитый из колеи таким неожиданным резонансом, я, любивший свои 'дыры' главным образом за покой и уединение, которыми мог в них наслаждаться, старался как-нибудь пережить этот внезапный лестный шум. Потом, когда страсти несколько улеглись и сосредоточенная на моей персоне иллюминация была погашена, я смог вновь вернуться к своим планам и задачам. Перед самым началом моего одиночного похода в Монтеспан в 1922 году я записал в блокноте, в который тщательно заносил все, что относилось к уже известным мне пещерам или к тем, которые я собирался разведать, следующие слова: 'Что таит эта пещера?'

На следующий день после официального визита ученых, о котором рассказано выше, я смог записать ответ, столь же краткий, сколь и полный значения: 'Самые древние статуи в мире'.

'Но ведь пещеры — это путь, ведущий в тупик. Ты сам это хорошо знаешь', — говорил мне совершенно резонно отец, по-видимому сильно обеспокоенный моим будущим и решивший им заняться. Он советовал мне подумать 'о серьезных вещах' и выбрать юридическое право или нотариат, естественные науки или агрономию.

Братья подавали мне хороший пример. Жан, травмированный четырьмя годами войны, отказался от дальнейшего изучения медицины, начатого им в 1914 году, но показавшегося слишком длительным, и поступил в инспекцию, где прошел все ступени служебной лестницы, сделав блестящую карьеру. Марсиаль выбрал медицину и окончил медицинский факультет университета Тулузы с золотой медалью.

Что касается меня, то этот вопрос был очень трудным. Я решил посоветоваться с графом Бегуеном, но тот не счел возможным настаивать, чтобы я избрал путь изучения первобытной истории.

Во Франции было всего три соответствующие кафедры:

в Париже, Нанси и Тулузе. Граф возглавлял кафедру в Тулузе и сообщил мне конфиденциально, что его предшественник Картальяк преподавал на ней совершенно бесплатно в течение многих лет и что сам граф, рассматривающий свою деятельность как миссию, получает жалованье меньшее, чем швейцар факультета!

Доктор Капитан говорил мне несколько более обнадеживающие вещи. Он сказал, что, может быть, ему удастся помочь мне получить стипендию, нечто вроде 'Виллы Медичи'. Кроме того, он предложил включить меня в качестве археолога в экспедицию в Афганистан, но этой экспедиции не суждено было состояться.

Если мы здесь говорим о вещах и соображениях, не имеющих никакого отношения к древнейшей истории и спелеологии, которым одним только надлежит иметь место в 'Воспоминаниях спелеолога', то делаем это намеренно. В письмах молодые люди, которых привлекает спелеология, спрашивают меня, можно ли сделать карьеру на этом поприще, и просят советов, как этого достичь.

Пользуясь случаем, я отвечаю им еще более категорично, чем ответили мне граф Бегуен и доктор Капитан; мой отец был совершенно прав, когда говорил, что 'пещеры — путь, ведущий в тупик', так как чистая спелеология как единственное занятие — не профессия и не может прокормить человека, себя ей посвятившего.

'И все же, — возразил мне один из моих корреспондентов, опечаленный моим ответом, но настойчивый молодой человек, — вы отговариваете меня от пути, на котором сами добились больших успехов и на котором, как мне кажется, я смогу добиться того же'.

Мне придется повториться и еще раз сказать то, что я часто говорил и раньше: 'Не берите с меня пример, однако следуйте моим советам'. Для исследований подземелий спелеологу надо иметь другую одежду, чем 'туалет нудиста', которым я долго пользовался и который даже пещерные люди, одетые лишь в звериные шкуры, нашли бы слишком примитивным. Необходимо запастись другими источниками света, чем жалкие свечи, которые даже мадленцы из Тюк д'Одубер сочли бы недостаточными и которые легко могли послужить причиной моей гибели. Не ныряйте в сифон с единственным запасом воздуха в ваших легких: это игра в 'орел и решку' с судьбой. Никогда не спускайтесь под землю в одиночку: это безумная затея, которая мне удавалась, но мне просто везло.

Нарушение подобных элементарных правил безопасности и здравого смысла не имеет оправданий, его мог позволить себе лишь совершенно оторванный от всего, неопытный одиночка, не имевший ни малейшего понятия о спелеологии;

мысли об исследованиях пещер в одиночку могли возникнуть лишь в мозгу у того, кто не был знаком ни с наукой, ни со спортом, которые в то время еще не имели своих правил, дисциплины и организации, какие они имеют теперь.

Наконец, вернемся к вопросу об основной специальности некоторых молодых людей, жаждущих сделаться профессиональными спелеологами, и об их конкретных возможностях в этой области. Но здесь мне придется 'поднять завесу над моей личной жизнью'.

Тогда, в 1924 году, я был совершенно издерган, истерзан одолевавшими меня заботами, и поэтому тот год был беден исследованиями пещер, зато в нем произошло нечто, что могло бы заставить Наполеона сказать еще раз часто повторяемую им, как утверждают, фразу: 'Случается только непредвиденное'.

Для меня таким непредвиденным оказалась моя женитьба в конце года, точнее, 30 декабря 1924 года.

Элизабет, дочери доктора Раймонда Мартина, врача префектуры Сена, было девятнадцать лет, и она собиралась заняться медициной. Она проводила каникулы в маленьком селении Озас между Сен-Мартори и Ориньяком и также находилась на перепутье, когда случай, судьба заставили нас символически и буквально встретиться на перекрестке дорог. В одно прекрасное воскресенье она решила прогуляться после вечерни. Я же пришел в селение Озас поискать окаменелостей в этой скалистой местности — подробность, сыгравшая важную роль, поскольку без этих Rhynchonella decorata, включенных в мезозойские меловые отложения, мы с Элизабет, по правде сказать, никогда бы не встретились.

Свадебное путешествие мы провели в Провансе, и, конечно, оно прошло под знаком пещер, которые мы там посещали. Затем в 1925 году мы поселились на окраине Сен-Годенса в одной усадьбе, где мне, можно сказать, более чем когда-либо пришлось стать 'подземным землекопом'.

Раньше Элизабет никогда не случалось бывать в пещере, но она была превосходной альпинисткой и уже совершила к тому времени восхождения на многие пиренейские вершины в массиве Баньер-де-Люшон. Что касается меня, то я никогда еще не совершал восхождений, но, как известно, был страстным приверженцем подземного мира.

Это видимое противоречие, однако, вовсе не было антагонистическим. Мы нашли идеальное решение — я занимаюсь поисками пещер и пропастей высоко в горах, а моя жена исследует их вместе со мной, одновременно приобщая меня к альпинизму.

25 июня 1926 года маленькая группа людей покинула деревеньку Гаварни, расположенную на высоте 1370 метров над уровнем моря, и направилась по тропе длиной в пять километров, связывающей деревню со знаменитым цирком Гаварни. Наш отряд — моя мать, Марсиаль, моя жена и я — отправлялся на три- четыре дня в горы. Нашей главной целью было подняться на Мон-Пердю, а попутно мы собирались поискать пещеры и пропасти, которые всегда могут оказаться в массиве' сложенном исключительно известняками.