Умение Анхелы сочетать отдельные его составляющие поражало. Марине же ничего не стоило сочетать зеленый цвет и голубой, фиолетовый и желтый. Хотя она была уверена, что одно из этих трех сочетаний является святотатством.

Марина еще не успела подобрать подходящей одежды, как выглянуло солнце (если это робкое сияние можно было назвать солнцем), а значит, она уже опаздывала. Наконец она выбрала мини-юбку, золотистого цвета сандалии и короткую телесного цвета блузку на тесемках — хотя у нее не было загара сестры, а потому такая блузка никак не могла придать ей сходство с Анхелой.

Марина все еще чувствовала себя очень странно в новой шкуре и с новой внешностью. Она никак не могла привыкнуть ни к своему веселому желтому цвету волос, ни к голубым линзам Однако неудобнее всего были головокружительной высоты каблуки, которые таили в себе опасность вывиха и множественных переломов щиколотки, большой берцовой кости и малой берцовой кости, а также набитый чулками лифчик девяносто пятого размера на поролоне и с косточками.

Но если все это способно было вернуть нежность Патрика, она была готова страдать.

Марина тщательно накрасилась бежевым тоном (реклама превозносила его как золотистый), после чего ее кожа обрела пшеничный оттенок, как у шведки, загоравшей под ультрафиолетовыми лучами. Марина не отличалась естественной пляжной смуглостью, которой хвасталась Анхела, однако ей весьма успешно удалась подделка под цвет бледного вампира, удачно сохранившего его после долгой зимы без единого солнечного дня.

Но ей не хватало терпения смотреться часами в зеркало, чтобы нанести удачный мазок на веки, темную полоску подводки на ресницы или придать блеск губам. Марине это казалось настоящей пыткой. Когда дело дошло до глаз, она так устала, что чуть не сошла с ума.

Интересно, Патрик заметит, что она не накрасила глаза? Ему это понравится? Иначе говоря, она ему не разонравится? Он поцелует ее снова, когда увидит?

Стоило Марине только представить его губы, напоминавшие гамбургеры, и сверхмощные руки, как у нее кружилась голова.

Пепиньо и Салваторе не были ни красивыми, ни симпатичными. Их сердила неаккуратность и безответственность испанки. Своими громкими криками они напомнили Марине, что она должна приготовить им завтрак и до своего ухода прибрать комнаты, если хочет получить назад свой мобильный телефон. Таков был уговор с сеньорой Хиггинс.

Лилиан оказалась права, сбежав отсюда.

Случилось то, чего избежать было нельзя — подгоревшие гренки (расплавился тостер); растекшиеся яйца (ведь она впервые в жизни жарила яичницу); несносный кофе (она не нашла слов в свое оправдание). Но Марина и не думала поддаваться отчаянию. Она ведь Анхела, она умеет сопереживать, она красива, умна и добра, она ведь не кричала, не плакала, не швырнула тостер на землю и не обозвала итальянцев придурками.

Однако те не стали ждать, сложа руки. Убедившись в полной непригодности испанки к роли хозяйки дома, оба вынесли ей ужасный приговор:

— Ты никуда не пойдешь.

— Мы не вернем тебе мобильный телефон.

— Что?! — воскликнула Марина, готовая стереть их в порошок.

Салваторе взял ключ от двери ее комнаты и угрожающим жестом дал Марине понять, что она должна вернуться к себе.

— Будешь сидеть взаперти до нового приказания.

Марина не могла поверить своим ушам. Это невозможно! Они не могли с ней так поступать!

— Но… вы не имеете права запирать меня, я не могу остаться здесь. Это похищение!

В действительности так оно и было. Теперь она уже не сомневалась, что с обоими итальянцами что- то нечисто и ее положение в этом доме опасно.

— Good morning![38] — раздался голос на кухне.

Это певучее «good morning» произнесла совсем другая миссис Хиггинс. Угроза постояльцев рассеялась, точно облако под натиском ветра.

Симпатичнейшая миссис Хиггинс нашла свой кофе отличным, яйца что надо, еще теплые гренки хрустели так, как ей пришлось по вкусу, все было чисто и сверкало, точно золото.

Марина подняла взгляд и догадалась, о чем та говорит. Девушка потерла глаза и посмотрела на сверкающие полы, чистую кухню, нерасплывшиеся яйца и белые гренки, дымящийся кофе, который источал аромат, какой встречается лишь в кофейне.

Настоящее чудо.

Вид у итальянцев был недовольный, но им пришлось смириться.

Миссис Хиггинс своим жарким пышным телом проводила Марину до двери и спасла ее от этих двух сумасшедших.

Марина получила назад свой мобильный, попрощалась самым вежливым «bye-bye»[39] и ушла, улыбнувшись и дружелюбно помахав всем рукой, найдя ласковые слова даже для неприятных постояльцев.

Невероятно. Она уже второй раз отделалась от мафиози, гнев которых не знал границ. Кто они такие? Чего они добиваются? Почему считают ее своим заклятым врагом? Кто привел дом в порядок и исправил ее промахи?

Наверное, тут не обошлось без Лилиан. Ведь она была феей и обладала волшебными силами, как ей и полагалось.

На улице, вымершей от холода, Марина подумала, что ее положение не столь уж скверно. Она «winner»[40] и не боится неприятностей. Она не собиралась унывать из-за каких-то ворчливых постояльцев и проказливых пикси (пусть будет так). Как и не собиралась без боя отступать перед скверным климатом. Разве ее может испугать холод?

Она страдала ради благородной цели, ради спасения сестры. А ради свидания с Патриком можно и ангиной переболеть!

Постепенно до Марины дошло, что утро сумрачное: небо хмурое, густой туман и слегка веет осенью. Таков ирландский август?

Ей хотелось верить, что еще лето, и она крайне удивилась, обнаружив, пока мерзла на стоянке автобуса, поджидая своих спутников, что у нее стучат зубы.

Какой-то житель Дублина с раскрасневшимися щеками встал рядом с ней. Он ел огромное земляничное мороженое, отчего у нее по коже пробежали мурашки.

Марине вдруг захотелось горячих каштанов.

Прибывшие на остановку Луси и Антавиана оделись получше: в сапоги, джинсы и куртки-плащевки, а Цицерон без тени смущения явился в теплой куртке на «молнии» с капюшоном, широком теплом шарфе и перчатках.

— Вот это да, ты, наверное, собрался в Бакейру покататься на лыжах, — ехидно заметила Марина, но уже через десять секунд позавидовала ему.

Войдя в автобус, она обнаружила, что у нее посинели губы и пальцы. Признавшись самой себе, что оделась не по сезону, она решила отбросить стыдливость.

— Ты можешь одолжить мне свои перчатки и шарф… ненадолго? — Марина обратилась к Цицерону, изобразив самую очаровательную улыбку.

— Два евро.

— Как это так?

— Одно евро за шарф и пятьдесят сантимов за каждую перчатку. А за теплую куртку еще два евро.

Марина была ошеломлена. Этот чудак — настоящий хапуга!

— Эй, приятель, мне холодно, я не думала, что здесь такая погода.

— Со мной тоже случаются неожиданности, только более важные, чем твои.

Стало ясно, что он не в настроении и не изменит своего решения. Марина с неохотой решила заплатить, чтобы взять, что ей было нужно, «напрокат», но решила извлечь выгоду из своего положения.