Великого Новгорода выставил по полку пешцев, полностью оборуженных для боя. Бояре-вотчинники и их слуги составили многочисленный конный полк. Крепкие сторожевые заставы выступили к Ракому и Бронницам.

Когда владимирские конные разъезды появились у Ильменя, все новгородцы, от мала до велика, вышли с оружием в руках к городищу, преградили путь великокняжескому войску. И такой грозной и многолюдной показалась Ярославу новгородская рать, что он не решился напасть первым.

Два дня стояли друг против друга противники. На третий день великий князь увел свое войско от Новгорода и, встав в Русе, прислал посольство.

«Князь Ярослав не желает кровопролития, — убеждали послы посадника Павшу Онаньича и бояр. — Что сделал вам Ярослав нелюбья, от всего отрекается и обещает впредь того не делать. И виноватых в мятеже князь искать не будет, о чем дает крепкое поручительство!»

Ответ новгородцев был коротким и дерзким: «Тебя, княже, не хотим!»

Теперь оставалось или воевать, или возвращаться с позором во Владимир. Разгневанный Ярослав приказал войску выступить к реке Шелони.

Сюда же, к броду возле села Голина, пришли новгородские полки. Давно не выставлял Великий Новгород такой многочисленной рати. На берег Шелони собрались воины со всех новгородских волостей, городов и пригородов: псковичи, ладожане, корела, ижора, вожане.

С северной, новгородской стороны к реке Шелони примыкали луга, покрытые пожелтевшей осенней травой. На этих лугах разбили свои воинские станы новгородские полки: на открытом месте, не таясь, уверенные в своей силе.

Когда из леса, стоявшего на другом берегу реки, появились передовые разъезды князя Ярослава, от шатров и шалашей, из-за возов, стоявших рядами на лугу, к Шелони побежало такое множество новгородских ратников, что дозорные в страхе остановились.

— Вся Новгородская земля здесь! — сообщили они великому князю.

Ярослав Ярославич сам поехал к броду.

На противоположном берегу Шелони, сколько мог окинуть взгляд, сплошными рядами стояло новгородское войско. Грозно поблескивало железо доспехов, качались над шлемами воинов длинные копья. Позади пешего строя застыла готовая к бою конница. А возле самой воды, в кустах ивняка, притаились густые цепи лучников.

Андрей Воротиславич встревоженно шепнул великому князю:

— Не осилить нам такой рати. На каждого владимирца — пять новгородцев, а то и боле…

— Но и отступать нельзя, — строго оборвал князь. — Лучше быть побежденным в бою, чем прослыть ушедшим от боя…

Конница князя Глеба Ростиславича Смоленского, развернув боевые знамена, ринулась к броду. От множества всадников вспенилась Шелонь. Казалось, нет силы, которая могла бы остановить этот бешеный порыв.

Но новгородские лучники натянули тетивы. Дождь стрел полился на атакующих всадников. Падали кони, подминая воинов. Вода окрасилась кровью.

Уцелевших смоленских всадников встретила в копья новгородская пешая рать, опрокинула и погнала обратно в воду.

Потом пытали счастья лихие владимирцы и упрямые суздальцы, отчаянные тверичи и снова смоляне, разъяренные первой неудачей.

Холодные воды Шелони равнодушно принимали павших воинов великого князя Ярослава Ярославича.

Новгородская рать непоколебимо стояла у брода.

Неделю продолжались яростные схватки. Наконец Ярослав, послушав воевод, отвел войско в лес. Только сторожевая застава владимирцев осталась на берегу Шелони.

Загоняя насмерть коней, из великокняжеского лагеря поскакали бояре с тайным порученьем. Путь их лежал в далекий Киев. Не добыв Новгорода мечом, Ярослав решил просить помощи у Кирилла, митрополита Киевского и всея Руси.

«На коленях молите Кирилла, чтобы помог вразумить непокорных! — наказывал великий князь послам. — Что угодно обещайте, чем угодно клянитесь, лишь бы помог! И торопитесь, торопитесь!»

Послы великого князя Ярослава Ярославича торопились. Они сделали почти невозможное: преодолев полторы тысячи верст пути, дремучие леса и болота, бесчисленные реки, литовские засады и бродячие загоны ордынцев, через три недели привезли грамоту митрополита Кирилла…

В тяжком молчанье выслушали грамоту митрополита Кирилла новгородские власти: владыка Далмат, посадник Павша Онаньич и вечевые бояре.

«Мне поручил бог Русскую землю, а вам слушать бога и меня, митрополита! — требовал Кирилл. — Вы крови не проливайте, миритесь. А князь Ярослав всего лишается, что не по правде взял у Нова-города. Я, митрополит Киевский и всея Руси, за него поручаюсь. Если будете крест целовать, что кончаете усобную распрю, то отпускаю грехи ваши и молюсь за вас перед богом. А если упорствовать будете и требуемого не сотворите, то положу на вас тягость и не благословенье свое. Аминь!»

— Аминь! — покорно повторил владыка Далмат, осеняя себя крестом.

— Аминь! — повторил посадник Павша Онаньич и добавил, безнадежно махнув рукой: — Над Господином Великим Новгородом только бог властен… Ныне смиряется Новгород перед богом и митрополитом…

Мир подписали по всей воле новгородской. Ярослав Ярославич лишился черной и печерской дани. Княжьи люди были отставлены от суда. Не наказанными остались мятежники, которым Ярослав грозил раньше опалой и казнями. За реку Шелонь новгородцы пропустили великого князя с одной владимирской дружиной. Остальные полки вернулись в Низовскую землю.

Великий князь недолго пробыл в негостеприимном Новгороде. По первому снегу он уехал во Владимир, оставив на городище наместника Андрея Воротиславича. Отъехал будто бы по своей воле, а на самом деле от бессилия, от невозможности властвовать в Новгороде как хотел.

Уехал озлобленный и растерянный, не понявший, что этим отъездом показал всем свое пораженье, свою неспособность крепко держать в руках великокняжескую власть.

И кто знает, не тогда ли начали говорить люди, что на Руси есть Ярослав Ярославич с великокняжеским ярлыком, но нет великого князя?..

Лето шесть тысяч семьсот семьдесят девятое[64] начиналось событиями малозначительными.

В своей заболотной вотчине преставился князь Василий, старший Александрович. Как жил незаметно князь-затворник, так и умер незаметно: в тишине и одиночестве. Смерть его отметили разве что только всезнающие монахи-летописцы.

Той же весной, в среду, на пятой неделе поста, было знамение в небе. Померкло солнце, и стало сумрачно, как поздним вечером, и ужаснулись люди. Но не допустил бог гибели христианского мира. Снова наполнилось светом солнце. В церквах отслужили благодарственные молебны за избавленье от беды.

На псковском рубеже начали было пакостить немцы, взяли несколько сел с людьми и именьем. Но приходили они на этот раз в малом числе. Князь Довмонт на пяти насадах, [65] с дружинниками и шестью десятками псковских охочих мужей, догнал немцев на речке Мироповне, отбил пленных и добычу. Конные рыцари спаслись бегством, а пешие кнехты, побросав копья, спрятались в камышовых зарослях. Воины Довмонта подожгли сухой камыш. Многие кнехты погибли в огне, а остальных псковичи побили стрелами на песчаной косе.

В иных же местах было в то лето тихо: ни усобных войн, ни разбоев на торговых путях. Замерла Русь, как лес перед грозой. Повисли над ней тучи неразрешенной вражды. Чем-то закончится противостояние