— Будь здрав, князь Довмонт! Добро пожаловать в град Псков!

Два боярина, подъехавшие вместе с тысяцким, слезли с коней, бережно взяли под уздцы княжеского скакуна и повели к мосткам через глубокий ров.

От воротной башни предгородья вела к Детинцу длинная, узкая улица. Вдоль улицы теснились квадратные бревенчатые избы ремесленников, приземистые купеческие домины с подклетями для товаров, боярские хоромы с высокими кровлями и резными, затейливо изукрашенными крылечками. А над всем этим, поднявшись под самые облака, тяжкой глыбой нависла стена Перши. Казалось, деревянные постройки предгородья покорно склонились перед каменным величием Детинца, навсегда признав его верховодство…

Псковичи, во множестве стоявшие вдоль бревенчатой мостовой, смотрели дружелюбно, но без любопытства. Трудно было удивить торговый Псков иноземными гостями! К тому же, как сразу отметили опытные купеческие глаза, на этот раз литовцы приехали без товаров. А раз так, то торговым людям они ни к чему.

У самой стены Детинца, перед оврагом, который псковичи называли Греблей, тысяцкий повернул налево — туда, где возвышалась над рекой круглая Смердья башня.

Довмонт незаметно оглянулся.

Псковская стража заводила телеги с оружием его дружины в ворота Детинца.

Ни словом, ни жестом Довмонт не выдал своего беспокойства. «Поздно беспокоиться! Сейчас он, князь-беглец, в полной власти псковских бояр…»

Просторный двор, куда привезли на постой литовцев, стоял под самой Смердьей башней. Через бойницы башни было видно все, что делалось здесь, за частоколом, отделявшим двор от улицы. Из бойниц выглядывали псковские воины.

Довмонт понял, что осторожные хозяева на всякий случай приглядывают за ним.

Довмонт поблагодарил тысяцкого и бояр за гостеприимство, поднялся в отведенную ему горницу.

Видно было, что к его приезду готовились. На стенах горницы висели ковры, лавки покрыты красным сукном, в открытых ларях отсвечивала серебром и позолотой дорогая посуда.

Довмонт подошел к оконцу, выглянул во двор.

Псковичи уже разводили его людей по клетям и амбарам. Кони стояли под навесом, хрустели овсом. Во двор заезжали телеги с мешками, коровьими тушами, какими-то бочонками и коробами. Холопы разгружали телеги возле поварной избы, откуда уже тянуло дымком.

Все было мирно. Только в воротах стояли псковские ратники с копьями в руках — не то охраняли гостей, не то сторожили их…

Довмонт присел к столу, сжал голову ладонями. Тяжелые раздумья, страшные воспоминания согнули плечи князя. Надежна ли пристань, к которой причалила его ладья? Найдет ли он в Пскове то, что тщетно искал два последних года, — убежища от врагов и войска для мести?

Бурные и кровавые события привели Довмонта в Псков. Еще совсем недавно Довмонт, князь Нальшенайский, был при дворе великого князя Миндовга, гордился своим родством с ним: были они женаты на родных сестрах. Как вдруг, словно гром среди ясного неба, — смерть жены Миндовга и ее странное завещание…

Миндовг позвал к себе Довмонта и его жену, но, будто не замечая самого Довмонта, обратился прямо к ней:

— Сестра твоя, умирая, велела мне жениться на тебе, чтобы другая детей ее не мучила. Волю покойной я исполню…

Два года прошло с того дня, но Довмонт снова, как наяву, увидел смертельную бледность своей жены, упавшей к ногам Миндовга. Но Миндовг смотрел теперь уже не на женщину, а на него, Довмонта. Смотрел тяжело, предостерегающе…

Неслышно ступая по ковру, к нальшенайскому князю уже было двинулись телохранители Миндовга…

Сдержал тогда Довмонт свой гнев и обиду, склонился перед великим князем, благодаря за оказанную честь, но месть в сердце затаил…

Случай скоро представился. Жмудский князь Тренята, племянник Миндовга, сам предложил Довмонту помощь. Когда Миндовг послал войско за реку Днепр, на князя Романа Брянского, Довмонт и Тренята повернули свои дружины с полдороги и напали на дворец великого князя.

В яростной схватке полегли верные, как псы, телохранители Миндовга. Довмонт сам искрошил мечом двух сыновей великого князя, пытавшихся отстоять дверь во внутренние покои дворца. Миндовг, настигнутый в темном переходе воинами Треняты, бросился грудью на обнаженный меч…

Ничего не взял Довмонт из разгромленного дворца: ни драгоценностей, ни пышных одежд, ни пленников. Только отрубленную голову обидчика своего Миндовга увез он в мешке, привязанном к седлу. Без спора уступил всю власть Треняте, возложившему на свою голову поднятый из крови золотой обруч великого литовского князя.

Но Тренята недолго властвовал. Слишком много было в Литве сторонников Миндовга, сохранивших верность оставшемуся в живых младшему его сыну Воишелку… Четверо бывших конюших великого князя подстерегли Треняту в сенях дворцовой бани. Один из них тут же повез окровавленные ножи, перевязанные прядью волос с головы убитого Треняты, в город Пинск, где скрывался Воишелк.

Воишелк жестоко расправился с друзьями Треняты. Не пощадил и мачехи своей, считая ее виновницей гибели отца. Конное войско Воишелка, к которому присоединились дружины многих литовских князей, обрушилось на Нальшенайскую землю, наследственное владение Довмонта. Началась кровопролитная война.

Довмонт защищался отчаянно, до последней стрелы в колчане, но силы были неравными. Союзники Воишелка мстили не только Довмонту, но и всей Нальшенайской земле: жгли деревни, вытаптывали поля, убивали скот, оставляли позади себя дымящуюся пожарами пустыню. Самым жестоким в воишелковой рати был князь Гердень Полоцкий. Воины его не знали жалости.

Довмонт лишился всего: городов, войска, княжеского венца. Только триста воинов привел он в Псков, спасаясь от неминуемой смерти.

И вот теперь, в чужой земле, в чужом городе, в чужой горнице, принадлежавшей какому-то псковскому боярину, с горсткой обессиленных и безоружных воинов, Довмонт ждал решения своей судьбы.

Ждал, не ведая, что судьба его была решена еще вчера, на совете в хоромах близ Троицкого собора, где собрались хозяева Пскова — посадник, тысяцкий, знатнейшие бояре, духовенство. В одиноком литовском выходце, лишенном опоры в городе и вне его, а потому вынужденном быть послушным, псковские старейшины увидели удобного для себя князя. Псковский наместник Святослав, сын великого князя Ярослава Ярославича, был тих и кроток нравом, не волен в своих поступках: его руками великий князь Ярослав хотел пригнуть Псков. Пусть уж лучше осядет в Пскове иноземец Довмонт!

Доверенные люди псковской господы — тысяцкий Елеферий Твердиславич и воевода Давид Якунович — пришли к Довмонту в тот же вечер и передали условия, на которых Псков соглашался доверить литовскому князю свой меч. Довмонт должен был креститься по православному обряду в Троицком соборе вместе со всеми своими людьми и, не медля, добывать себе мечом воинскую славу, чтобы ведомо было всем, какой славный воитель новый псковский князь!

— Верно буду служить Пскову! — взволнованно сказал Довмонт. — Поклянусь на мече…

— На кресте! — поправил его тысяцкий. — Отныне не на мече, а на кресте христианском клясться будешь!..

До поздней ночи горели свечи в горнице Довмонта. Ликовали литовцы, поднимая чаши за удачу своего князя. Требование псковичей перейти в православную веру приняли как должное. И без того немалая часть воинов Довмонта была христианами. Русский же язык знали многие — веками Русь и Литва соседствовали бок о бок.

Слуги достали из дорожных сумок княжеский наряд. Не оборванцем приехал князь Довмонт, есть еще чем удивить людей на улицах!

Утром загудели колокола церквей.