— Я получил образование инженера, — говорил Чарльз. — И, соответственно, это — большая подмога. Как вот сейчас. Я занимаюсь созданием сети маленьких сухих химчисток, по типу прачечных самообслуживания. По-моему, дело стоящее, а, Гвен?

Гвен никак не отреагировала, будто и не слышала. Он повернулся ко мне.

— Мне хотелось бы показать вам одну, если найдете время.

Я сидел одеревеневшим истуканом. Выражение лица — сплошная загадка.

— Я в Нью-Йорке ненадолго, — сказал я.

— В этой области химчистки — следующий шаг. Вы так не думаете? — Он повернулся к Гвен. — А твое мнение? Нет?

Сосредоточенность Гвен над процессом вязания была достаточна, чтобы создать напряжение для освещения всей комнаты.

— Ответа не последовало, — подытожил Чарльз и рассмеялся. — Я страшно рад, что мы наконец встретились. Гвен молчит про вас. Но я люблю держать карты открытыми. Знаю, что вы были когда-то близки… — Его голос затих.

— Как-то… — сказал я, ожидая, что он закончит.

— Но вы ведь знаете Гвен. Видите — все молча. Гвен!

Спицы раздраженно звякнули.

Чарльз обернулся ко мне.

— Иногда кажется, что она не слушает, — сказал он. — Но проходит время и выясняется, что она помнит каждое слово, даже то, что уж и сам забыл.

Я изучал Гвен. На лице появились легкие тени напряженных морщин. Глаза напоминали глаза ребенка, который отчаянно хочет получить что-то запрещенное и не намерен отступать от задуманного. Она взглянула на меня из-под ресниц и снова опустила глаза на вязание.

— Эй, Гвен! — сказал Чарльз. — А выпить-то гостю? Забыла?

Гвен молча встала.

Я присмотрелся к Чарльзу. Хорошо сложен, косая сажень в плечах, объемен в груди, мускулы слегка оплыли — так бывает, когда атлеты бросают спорт. Он напоминал — мог даже сойти при случае — Хаггерти, атташе Эйзенхауэра по вопросам печати. Пиджак он снял, а галстук оставил. В нагрудном кармане рубашки торчал пенал с разноцветными карандашами и миниатюрная линейка. Зажим из золотой цепочки крепил галстук к рубашке.

Гвен не забыла, что и из каких бокалов я пью. Она протянула мне, не глядя, напиток и вернулась к вязанию. С близкого расстояния я увидел, что линия от ее носа ко рту и линия ото рта к подбородку соединились. Она изменилась в худшую сторону. Морщины.

— …Но я уже перебрал лимит времени. — Чарльз рассуждал о чем-то другом, я не слышал начала. — Точный расчет по времени — это все. Впрочем, вы лучше меня знаете эти тонкости, поскольку кое-чего достигли. А мне на помощь пришла Гвен и подбросила идею о химчистках самообслуживания. Гвен, помнишь?

Молчание. Три машины, застрявшие в снежной буре.

— По правде говоря, — снова завел бодягу Чарльз, — я думал, что если мне посчастливится встретиться с вами, то я попытаюсь получить бесплатный совет. Мне необходим фирменный знак и девиз для сети моих будущих химчисток. Надеюсь, что это будет именно сеть. На большее или другое я вряд ли способен.

— Были ли наметки?

— Несколько. Но Гвен не одобрила — сейчас мне даже неудобно вспоминать их.

— Ну почему же? Пользуйся случаем.

— Чего ты хочешь, Эдди? — вступила в разговор Гвен.

Наступило молчание. На этот раз невыносимо гнетущее.

Я не ответил.

— Эдди, какого дьявола тебе здесь надо?

— Хотел видеть тебя.

— А я не хочу. Если честно, то… Убирайтесь оба!

Сначала мне не пришло в голову, что этот звук донесся из соседней комнаты. Мало ли квартир в доме? Гвен встала, открыла дверь, которую я поначалу и не приметил, и закрыла ее за собой. Из той комнаты раздавался плач ребенка.

Неужто про этот сюрприз намекал Чет?

Я взглянул на Чарльза. Здоровяк улыбнулся и пожал плечами.

Дверь открылась. На руках Гвен был малютка.

— Как насчет того, что я сказала?

Чарльз встал.

— По-моему, лучше нам…

Появление на сцене ребенка меня шокировало. Я сидел не двигаясь, потягивая бурбон, и думал — чей же он?

— Я остаюсь, — сказал я.

— Чарльз!

— Да, дорогая.

— Ты проводишь гостя?

— Да, провожу.

Она закрыла дверь. Чарльз подошел ко мне. Он был очень силен.

— По-моему, нам лучше… — сказал он очень мягко.

— Я бы хотел сначала допить бокал.

Гвен снова вышла из-за двери. Она пересекла комнату, взяла из пакета синюю стопку пеленок, надорвала бумагу, выхватила одну и обернулась к нам.

— Чарльз! — строго произнесла она. — Сегодня я хочу остаться одна. Назад не приходи. — Затем повернулась ко мне: — Извини, если мои слова прозвучали грубо, Эдди, но сегодня иначе не получается. До свидания.

Она закрылась в соседней комнате.

Последние ее слова, обращенные к Чарльзу, — «Назад не приходи», давным-давно могли бы послужить мне сигналом — мол, «потеряв» Чарльза, возвращайся. Но сегодня я в этом сомневался.

Чарльз надел пиджак и шляпу.

— Теплоход отплывает, — сказал он.

Он подошел ко мне, мягко взял бокал из руки и осторожно поставил его на стол. Чарльз был крупнее, чем его брат Чет.

— Напротив дома есть шикарный бар, — сказал он. — Я куплю вам выпить. Там и поговорим.

— Не знаю, что за собака ее укусила! — сказал он мне в баре, заказав выпивку. — Правда, она очень чувственная девчонка. Я имею в виду, что ее периоды очень коротки — 28 дней. Да вы знаете!

— В таком случае она должна быть как раскаленная сковородка!

— Хм! — потупился он. — Вам лучше знать!

Мне показалось, он покраснел.

И ребенок у Гвен от этого типа? Ну не странно ли?

Пришел официант с двумя бокалами. Чарльз пил «Александере».

— За встречу! — сказал он. — И чтобы не покидала нас удача.

— Ага, — поддакнул я, — ты имеешь в виду неудачу?

Мы рассмеялись.

— Нет, — ответил он. — Я не имел это в виду. — Он оглядел меня. — Извините, что так гляжу на вас. Я много о вас думал. Когда встречаю удачливых в делах людей, всегда стараюсь понять, как им это удалось. Вы платите налог по высшим категориям, я знаю, и работаете вы там, где сами выбрали, — вот что самое важное. Всегда уважал пишущих людей! Особенно тех, кто пишет тексты песен.

Он парень не дурак — тоже вогнал меня в лужу.