отлавливали немецких ученых, которые делали ФАУ, занималась этим военная контрразведка СМЕРШ во главе с Абакумовым. А дед их консультировал. Была даже легенда, будто именно Хазин нашел в Берлине труп Геббельса, но, судя по всему, это все-таки был другой майор Хазин. Но как бы оно ни было, тогда в Берлине дед с Абакумовым несколько раз выпили, о чем, естественно, знали только те, кто при сем присутствовал...

Так вот, Абакумов был очень неглупым человеком и сразу сообразил: если его так демонстративно обматерили, значит, он делает что-то не то. В общем, проговорили минут сорок, о чем — науке неизвестно, но когда Абакумов уходил, он похлопал директора по плечу и сказал: «Что же ты сразу не доложил, что у тебя все в порядке». И уехал. (Про эту историю при жизни деда я, собственно, ничего не знал, мне ее рассказали на похоронах папы его одноклассники.)

Через несколько месяцев вызывает Абакумов деда и говорит: «Гриша, ты можешь сделать систему ПВО вокруг Москвы?» Дед отвечает: «Могу!» — «А сколько тебе нужно времени?» Дед прикинул: «Года полтора». «Хорошо, — говорит Абакумов, — даю год и девять месяцев, но предупреждаю: если не сделаешь, придется тебя посадить». «А если сделаю?» — спрашивает дед. «Тогда получишь Сталинскую премию». Так и случилось. И, как мне кажется, это было справедливо.

— А если бы не справился и посадили — тоже было бы справедливо?

— Кадровая политика в то время была предельно четкой. Людям говорили: хочешь карьеру сделать — пожалуйста, делай, но вот тебе, чтобы знал, мера ответственности. Боишься — не ходи в начальники. В результате страна строилась, а проходимцы, которые, конечно же, во власть все равно как-то прорывались, довольно быстро ее лишались. Сравните с нынешними временами.

Впрочем, в 1951 году Абакумов был арестован, а на следующий год, в 1952-м, дед был уволен за «связь с врагом народа Абакумовым». Но через несколько лет, так гласит семейное предание, деда снова позвали на службу, посулили конструкторское бюро, большую квартиру в Ленинграде и всякий там, выражаясь по- нынешнему, соцпакет, включающий генеральские погоны и прочее. Но он отказался. Об этой истории узнал, когда мне уже было лет пятнадцать, очень удивился и спросил у деда: почему? На что он произнес фразу, которая тогда мне показалась загадочной: «Миша, таким людям, как ты и я, погоны надевать нельзя...»

Меня уволили с госслужбы в 36 лет, почти как деда, причем, если не придираться к формулировкам, за то же, что и деда, — за категорическое нежелание идти на компромисс. Я такой же упертый, как и он. Что проявилось уже при распределении из МГУ.

— И куда же распределились?

— В Институт физической химии Академии наук, где занимались тем, что в просторечии называется молекулярной динамикой. Меня и взяли в институт как теоретика — чтобы я объяснил, как считать надо, а как не надо. В общем, пришел я, как говорят математики, к «прикладникам» и доказал, что все их методы некорректны. Меня похлопали по плечу и сказали: молодец, мальчик, но больше ты про это никому не говори, а придумай, как это все делать правильно. Как придумаешь, так и приходи. Ну я и придумал... К сожалению, было поздно, шел 1989 год, и к тому времени умер мой руководитель Алан Георгиевич Гривцов. Тема, в общем, тоже умерла... Хотя до настоящего времени эту работу пока что никто не повторил.

— Готовая кандидатская?

— Если с примерами решенных задач, хороших, то и докторская. Но повторю: это был конец восьмидесятых, большая наука умирала. И я, вспомнив свою специальность, пошел в Институт статистики Госкомстата СССР. Там тогда был замечательный директор — Эмиль Борисович Ершов, который, собственно, и начал учить меня экономике. Но через два года и здесь ничего уже не платили. В общем, я решил заняться бизнесом, предпринять такую попытку, хотя уже тогда понимал, что я хороший менеджер, но плохой бизнесмен.

— И в чем разница?

— Принципиальная. Менеджер управляет коллективом, а бизнесмен зарабатывает деньги. Бывают выдающиеся бизнесмены, которые очень плохие менеджеры, и бывают хорошие менеджеры, которые никакие бизнесмены. Так вот, я не бизнесмен. Ну не чувствую я деньги! Тем не менее была сколочена команда, и мы пришли работать в ЭЛБИМ-банк. Но очень скоро стало понятно, что иметь дело с этой командой невозможно. Короче, все рассыпалось, и в 1992-м, где-то к концу года, мне снова пришлось искать работу, причем такую, за которую платили бы. И я пошел на госслужбу — устроился в Рабочий центр экономических реформ при правительстве. Так называемый РЦЭР.

Это была такая гайдаровская контора, созданная в конце 1991 года для того, чтобы писать разные креативные либеральные тексты. К тому времени я уже разбирался немножко в экономике, но не понимал (впрочем, и сейчас не понимаю), что такое либеральные тексты.

— И что же Егор Тимурович не разъяснил?

— Да я его в РЦЭРе никогда не видел. Первый раз увидел уже где-то в году 1998-м, после назначения Кириенко премьером, на заседании правительства. Но к тому времени я уже знал цену либеральным текстам и очень плохо относился к Гайдару — как к чиновнику и как экономисту.

Более фундаментальных представлений об РЦЭРе не имею, поскольку через год ушел на работу в Минэкономики, во главе которого стоял Александр Шохин. Но его быстро сменил Евгений Ясин. Я же через год был назначен в министерстве начальником департамента кредитной политики. А в 1996 году, так по крайней мере планировалось, должен был стать замминистра — после того, как мой куратор Сергей Михайлович Игнатьев ушел экономическим помощником к Борису Ельцину. Однако я разругался с первым замом Ясина Уринсоном, и он это назначение заблокировал.