В огне не горит

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Выставка

В «Новом Манеже» открылась выставка Анатолия Зверева

Большинство работ на выставке «Зверев в огне» собраны Георгием Костаки, одним из крупнейших коллекционеров русского авангарда. Ранее они считались утраченными — почти вся его коллекция погибла во время пожара на даче. Зверевские же произведения сохранились в кладовке — они обгорели, а при тушении были залиты водой. На протяжении многих лет над ними трудились реставраторы, которые решили не восстанавливать сгоревшие участки, оставив обгоревшие края. Удивительно, но пожар не сильно повредил полотна: они изначально были написаны подручными средствами — Зверев использовал то палки, то веники вместо кисти, то гуталин вместо краски. Он брал первую попавшуюся бумагу, черкал и царапал по ней — превращал работу над портретом в настоящий хеппенинг, — такая техника в действии поражала заказчиков, равно как и ее результат. Парой росчерков он добивался потрясающего психологизма и портретного сходства.

Зверев — идеальный образ советского художника в советском романтическом представлении: талантливый, пьяный, живущий без прописки. Тем самым он демонстрировал кажущуюся невозможной степень свободы — отказываясь от семьи и постоянной работы, даже квартиры. Его свободе завидовали, он стал настоящей легендой советского времени, воплощением независимых, подпольных тенденций в искусстве. Ведя кочевой образ жизни и имея неизбежные проблемы с милицией, он нуждался в защитниках — людях, которые буквально каждый вечер его принимали, кормили и обеспечивали ему ночлег. Одним из них как раз и был Георгий Костаки, у которого художник проводил много времени. Благодарил Зверев в основном картинами. Бесконечные семейные портреты, портреты жен и детей — эти вещи помогали ему держаться на плаву. Однако помимо необходимости понравиться он сталкивался с еще более жестким, чем диктат пролеткульта, диктатом вкуса заказчика, поэтому его женщины обязательно выходили красавицами, а мужчины — поэтами. Зверев сам не раз называл свои поздние работы халтурой: «Я был художником до 1960-х годов, а после… стал народным художником!» Для него это была сознательная и необходимая уступка перед своим талантом, во имя свободы. И хотя в коллекции Костаки много острых, на грани экспрессионизма, вещей, эту грань Зверев не переступил. Не совершив революции в искусстве, остался скорее в русле 30-х годов, продолжая линию акварелиста Артура Фонвизина.

И все же многие художники-революционеры вспоминают о нем с неподдельным уважением. Так, в фильме, демонстрирующемся на выставке, звезды советского нонконформизма Дмитрий Плавинский и Владимир Немухин восторженно рассказывают о своем общении со Зверевым, о его эксцентричной манере держать себя и о странностях характера. Для них он и есть единственный настоящий художник.

В советское время, при общей скованности жизни, искусство оказалось единственным выходом в сферу свободы. А у Зверева было все наоборот, и это парадоксальная ситуация. Необходимо признать, что на волне популярности он стал салонным живописцем, и в этом его можно сравнить с Карлом Брюлловым. Писатели, артисты, музыканты, сотрудники иностранных представительств в Москве — все стремились иметь у себя в доме портрет его руки, именно поэтому еще при жизни его так много подделывали. Но подлинные картины для нас — тот след его личности, которому, к счастью, огонь и вода не помеха.

Сироп крепчал

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Кино

В прокате «Гавр» Аки Каурисмяки

Главный режиссер своей страны Аки Каурисмяки запечатлел загадочную финскую душу в картинах, где пролетарии, изгои, алкоголики и аутисты живут вне какой бы то ни было реальности или даже вне жизни, как и герой его великого фильма «Человек без прошлого». Но, похоже, финский сюжет для режиссера исчерпан. Он уже снимал во Франции «Жизнь богемы». Так что «Гавр» стал своего рода продолжением