фронт только в сорок третьем, - поспешил возразить Титович. - Тут дело, пожалуй, вот в чем...

Владимир Васильевич полистал альбом:

- Видите фотографию? Это капитан Николай Белов, наш общий любимец. Чудо-человек. Смелый, умный, красивый. За ним в огонь и в воду - не страшно. Эскадрильей командовал. В сорок третьем после окончания училища я к нему попал. Жарко тогда было под Ленинградом, а я считал себя уже достаточно подготовленным бойцом: машину пилотировать научился вроде неплохо, стрелять тоже умел, чего же еще? Понятное дело, рвался в бой. 'Война, брат, сложная штука, сам потом поймешь, - видя, как я петушусь, сказал Белов. - Воевать надо с умом. Так что начинать будем с учебы'.

Через несколько дней комэск впервые взял Титович а на аэродром. Молодой летчик шагал рядом с ним и украдкой поглядывал на его ордена. Белов многое успел повидать, и новичок был доволен, что у него такой боевой командир.

Обаятельный, веселый, общительный капитан быстро располагал к себе людей. К нему тянулись еще и потому, что, по рассказам тех, кто вводил Титовича в курс полковой жизни, комэск в бою смел и надежен, как скала; умеет побеждать, сам оставаясь невредимым, никогда не теряет выдержки, любит основательно повозиться с подчиненными, умело, с большим тактом передает им опыт воинского мастерства.

... Погода стояла теплая, по небу плыли легкие облака, и оно казалось Титовичу совсем мирным, таким, каким запомнилось по первым полетам в далеком родном Донбассе. Убаюканный лесной тишиной, Владимир вспомнил, как в две смены работал слесарем на заводе, помогал семье и еще тайком от родителей вместе со своим другом Колей Трипольским бегал на занятия в аэроклуб. Успевал везде, сил на все хватало, и это было радостно сознавать. Однажды он взял мать за руку, подвел к окну и сказал:

- Вот смотри сегодня сюда, - летать буду.

- Как летать? - с удивлением и испугом посмотрела мать на сына. - Вот еще выдумал, страх-то какой.

После полета он сказал ей:

- Небо, мама, удивительное!..

А она слушала его и все приговаривала:

- Ой, сыну, страшно, человек рожден по земле ходить, а в небе боги живут, громы и молнии мечут...

- Человек, мама, и есть самый главный бог, - сказал Владимир. - Он везде хозяин и может любое чудо сотворить.

Титович не думал тогда, что пройдет совсем немного времени и враг придет на нашу землю с самой разрушительной варварской войной, сделает страшным доброе русское небо...

- Вот мы и пришли, - неожиданно прервал мысли Титовича капитан Белов. Он зажмурился и, запрокинув голову, глубоко вдохнул густой аромат трав. По лицу скользнула мягкая улыбка:

- Эх, косой бы сейчас размахнуться!

Капитан повернулся к Титовичу.

- Смотри, лейтенант, отсюда и начинается твоя дорога в небо войны.

Перед ними расстилалась длинная ровная поляна, сплошь усеянная белыми головками ромашек.

- Но где же аэродром? - растерянно спросил Титович, не видя поблизости ни самолетов, ни живой души.

Капитан, видимо, никак не ожидал такого наивного вопроса. Он внимательно посмотрел на Титовича и очень серьезно сказал:

- Ты находишься на фронте и об этом должен думать постоянно. Представляешь, что получилось бы, если вот сейчас сразу пришлось послать тебя разведать аэродром противника? Ты бы стал искать самолетную стоянку, а ее, как видишь, нет... В лесочке машины укрыты! А как же иначе? Война ведь...

Титович смущенно молчал. И долго после этого не мог забыть о своем 'конфузе'. Стал внимательно ко всему присматриваться, заниматься с удвоенным усердием, стараясь не пропустить ни одного слова, ни одного замечания комэска.

И вот наконец первый боевой вылет. Капитан Белов взял Титовича в свою шестерку, которой предстояло нанести штурмовой удар по противнику в районе Мги. Титович хорошо уяснил задание, но чувствовал себя, как первоклашка, которого впервые вызвали к доске. От волнения в голове был какой-то сумбур.

- Вот что, Титович, - подошел к лейтенанту перед стартом Белов. - Ты сегодня ничего не поймешь... Не смущайся этим и не пытайся что-то делать самостоятельно... Твоя главная забота - крепче держаться ведущего. Делай все, что он будет делать. Увидишь, полетят бомбы, и ты их сбрасывай, начнет ведущий стрелять, и ты открывай огонь. Хорошенько эти запомни.

Титович действительно ничего не понял в том полете. Когда группа штурмовала цели, земля сплошь полыхала пожаром, а в воздухе было тесно от разрывов зенитных снарядов. Разобраться, что к чему в этом хаосе, найти противника и самостоятельно выбрать направление атаки было выше сил новичка. И трудно сказать, как бы он себя вел, если бы не предельно четкая установка командира. Он держался за нее, как держится за руку матери малыш, пробуя свои неокрепшие ножонки. И потому перед опасностью не дрогнул, задание выполнил.

А потом в тот день был второй полет, за ним третий...

Из третьего полета Владимир возвратился один. А случилось вот что. Шестерка 'илов', в которой он, как и в предыдущих вылетах, был замыкающим, успешно выполнила два захода. Зенитки свирепствовали вовсю, но 'илы', будто заколдованные, оставались неуязвимы. Снаряды, казалось, просто чудом не задевали их. Они в третий раз стремительно пошли в атаку. И вдруг самолет Титовича будто напоролся на невидимую преграду. Резко накренившись и клюнув носом, он беспомощно заскользил вниз. Летчик рванул на себя ручку - никакой отдачи. А земля рядом, рукой подать. Прыгать? Куда? В пекло к врагу? Титович решает бороться до последнего. Так наставлял его Белов. Он тянет ручку обеими руками, жмет до отказа на педаль и старается не смотреть на прибор высоты.

Верный добрый 'ил'. Он все-таки послушался его и, несмотря на страшные раны, напряг последние силы и... выровнялся.

На аэродроме приземлившийся вскоре вместе с товарищами капитан Белов сразу поспешил к Титовичу. Пять снарядов угодило в самолет новичка. Один из них покалечил и свернул в сторону пушку, другой разворотил правый элерон, третий размочалил руль глубины...

- А ты везучий, - осмотрев машину, произнес Белов. - Точно, везучий. Значит, долго будешь летать.

Комэск весело улыбнулся и спокойно так, будто ничего особенного и не случилось, сказал:

- Давай-ка, Володя, на резервный самолет, у нас ведь еще один вылет...

Вот так с тех пор и пошло о нем в полку: везучий да везучий. Владимиру потом и самому стало казаться, что он в самом деле, наверное, удачливый. Во всяких переделках доводилось бывать - выкручивался, с заданием справлялся и оставался целехоньким.

После этого рассказа Титович, вернувшись к моему вопросу, сказал:

- Вот думаю: командир полка, конечно, знал, что меня считают везучим. Но главное - он понимал, что у меня прекрасный комэск, у которого я был старательным учеником. Знал Кузнецов и то, что мне чаще других приходилось бывать в разведке.

Один против шести

Везенье в обычном понимании - слепая удача в чем-либо и только. Но Титович никогда не полагался на волю случая. Его везение - это незаурядное мастерство, находчивость, отвага, которые он неизменно демонстрировал в каждом из ста сорока трех совершенных им за годы войны вылетов. Именно за это Родина удостоила его звания Героя Советского Союза.

Однажды Титовичу было поручено заснять на пленку вражеские объекты после нанесения по ним массированного удара. В тот день штурмовой удар наносила мощная группа, состоявшая из нескольких полков. Штурмовик Титовича шел последним. Прорвавшись сквозь плотный огонь зениток, 'илы' сбросили бомбовый груз и, торопливо развернувшись, направились к дому. Только после этого наступил черед Титовича.

Владимир вывел машину на боевой курс, включил аппаратуру. И в этот самый момент он услышал голос стрелка Волкова: