хотела, чтобы он больше уделял внимание ей, ее желаниям, даже самым несерьезным. Она считала, что творчество занимает слишком много места в жизни мужа, и не была готова на уступки даже в мелочах. Выходя замуж за Пабло, хотя ей было уже двадцать семь лет, она и не подозревала о том, насколько сложно жить с личностью такого масштаба, как Пикассо. И ее разочарование выражалось теперь в почти всегда плохом настроении. Сцены между супругами возникали по любому поводу. Пабло приходил в ярость, затем уединялся в мастерской и работал до изнеможения…
Естественно, в обществе они старались никак не показывать своих напряженных отношений, особенно следила за этим Ольга. Со своей стороны, они принимали приглашения на светские приемы, которые она обожала, да и он сам «вошел во вкус» этих раутов. Конечно, он с ностальгией вспоминает богемные круги прошлого, где мог позволить себе любые выходки молодого художника, но и в новой среде ему нравилось порой делать парадоксальные заявления или бросать остроумные шутки, подчас провокационного характера. Так, Морис Сакс вспоминает об одном из подобных вечеров, где слышал «то его гневные возгласы, то заразительный смех, а затем снова короткие реплики, которые хлестали словно кнут», что, впрочем, было отличительной чертой Пикассо.
Единственное, что связывало теперь Пабло и Ольгу, — их сын. Порой он задумывался над тем, что, если они расстанутся, сможет ли он получить права на Пауло. Трудно сказать, но Пабло покупает для сына электрическую железную дорогу, устанавливает ее в мастерской, куда Ольга не решается входить, и играет там с мальчиком. Именно там его как-то застает Луи Арагон. А Пабло, смеясь, вспоминает знаменитую картину Энгра, где посол Испании неожиданно застает Генриха IV на четвереньках, выступающего в роли лошадки для детей…
— Я хотел бы нарисовать нечто подобное, — говорит Пикассо Арагону. — Например, президента Пуанкаре, которого оседлал десятилетний сынишка, и неожиданно входящего посла Испании, господина М. Кинонес де Леона. Может быть, именно это и следовало бы написать в данный момент?
В апреле 1925 года Пикассо с семьей отдыхает в Монте-Карло, где они встречаются с Дягилевым и труппой «Русского балета». Возможно, Пабло хотел доставить удовольствие Ольге, чтобы она снова встретилась со своими коллегами. Они посещают многочисленные светские приемы, часто обедают в очень модном тогда ресторане у Жиардино. Но это не мешает художнику делать большое количество рисунков танцовщиков в классическом стиле. А чем он займется, расставшись с «Русским балетом», вернувшись в Париж, он пока еще не решил.
Но Пабло ощущает настоятельную потребность заняться чем-то новым, снова начать экспериментировать. Неугомонная натура Пикассо заставляет его непрерывно творить, так как только это спасает его от скуки…
Глава XII ПЕРЕЛОМНЫЙ 1925 ГОД
Париж, октябрь 1925 года. Улица ля Боэти. Мастерская Пикассо, где царит обычный хаос…
На большом мольберте — полотно внушительных размеров (2,15 на 1,42 метра). Такой формат избран художником, чтобы подчеркнуть важность, какую представляет для него эта работа —
Смерть? Действительно, как Пикассо позже признается Роланду Пенроузу, ушел из жизни Рамон Пичот, которого он любил, несмотря на ссору из-за Фернанды. Он узнал об этом во время работы над картиной, что и побудило художника прибавить справа фигуру умершего друга. А волнующее создание слева могло бы олицетворять Жермен Пичот, женщину-разрушительницу, которая явилась причиной самоубийства бедного Касаджемаса.
Как бы то ни было,
Между прочим, вскоре после
Очевидно, что Пикассо побудило написать подобные картины его психическое состояние в это время. Пабло крайне раздражает Ольга. По-видимому, не самой лучшей идеей было организовать ей встречу с Дягилевым и его труппой. Это только еще больше увеличило разочарование молодой женщины. Более того, Ольга очень тяжело переживала увлечение Пабло Сарой. Впрочем, это касалось не только Сары… Большинство женщин их окружения вызывали у Ольги болезненную ревность, особенно Фернанда Оливье, она считала, что Пикассо написал слишком много ее портретов. Ольга дошла до того, что стала уничтожать письма Аполлинера и Макса Жакоба, в которых они неосторожно упоминали о Фернанде. Однажды у себя на квартире Гертруда Стайн зачитала Пикассо отрывки из своих воспоминаний о Бато-Лавуар, где тоже фигурировала Фернанда, Ольга выскочила из гостиной без всяких объяснений, оставив ошеломленных Пабло и Гертруду…
Новая манера письма Пикассо, резкий разрыв с предшествующим стилем, это неистовство, которым преисполнены его работы, отражают, по всей видимости, бунт, революционный взрыв, который назревал в нем давно. Все, что терзало его, нашло выход в этой новой фантасмагорической манере. И все же было бы наивным искать в этой живописи буквальное воплощение личных проблем художника: он располагает очень сложной системой соответствий, которая позволяет ему пластически передавать свои чувства, навязчивые идеи, желания, так же как и свое отвращение, неприязнь; причем весь этот механизм действует в нем совершенно инстинктивно, как отдушина.
Хотя сюрреалисты не оказали прямого влияния на Пикассо, тем не менее созданная ими атмосфера способствовала рождению этой полной свободы экспрессии, которой и пользовался художник. Это привело к артистической дерзости, которой, возможно, он не позволил бы себе ранее. А утверждение Бретона, что красота «должна быть конвульсивной или ее вовсе не будет», как раз совпадает с тем кризисом, который назрел в браке Пикассо.
Агрессивный юмор Пабло находит к тому же и другие средства выражения, кроме живописи. Весной 1926 года он снова возвращается к созданию «ассамбляжей», которыми увлекался ранее. Он делает серию небольших гитар, используя разный хлам и массу других причудливых, ненужных вещей, скопившихся в мастерской: старую половую тряпку, кусок грубого холста. Он прорезает отверстие в центре, а затем пришивает тряпку на квадратный холст, вдоль приклеенной полосы из газеты, протягивает две бечевки в качестве струн гитары, затем втыкает с обратной стороны холста пятнадцать стальных гвоздей, острие
