мгновение труп исчез, словно растворившись в сгустившихся сумерках.

Яма сдержал слово.

Дьева смешалась с толпой перед зданием Думы. Ее мысли сосредоточились на объявленном прибытии президента и кабинета министров на переговоры в связи с положением на границе с Монголией. Сосредоточились на том, что у нее есть еще пятнадцать выстрелов, и любого будет достаточно. Сосредоточилась на необходимости остановить этого Министра Разрушения, проклятий в чей адрес она наслушалась еще на Ганеше, в раннем детстве, — того, кто отдал приказ покончить с этим миром.

Нет, она больше не верила в Бога. Но почувствовала необходимость вновь обрести веру и зашла в Благовещенский собор. Кто бы мог вообразить, что когда-нибудь у нее появится возможность помолиться в храме, который давно испарился, чьи атомы погребены в глубинах Кремлевского Щита?

Попытка оказалась тщетной, вернуть себе веру она не сумела. Что ж, она позаботится, чтобы другие люди не утратили своей. Она принесет себя в жертву, подобно Христу, чтобы искупить грехи мира. Нет, небеса ее потом не ждут, но умереть она хотела бы именно так.

Дьева протискивалась сквозь толпу, бормоча извинения на своем странно звучащем русском языке. Вдруг она подумала, а что если ее родители все-таки появятся на свет и познакомятся, и у них родится дочь, и они дадут ей имя Мария? Нет, вероятность слишком мала. Даже если они вообще родятся, то найдут себе других спутников жизни. Все будет иным. Ей не суждено умереть здесь, в Кремле, ведь ее в каком-то смысле вообще никогда не существовало.

Она протиснулась в первый ряд толпы и остановилась, почти прижатая к спине грузного полицейского. К счастью, когда первый сверкающий лимузин въехал в Спасские ворота и остановился перед Думой, полицейский сделал шаг в сторону, стараясь лучше рассмотреть членов правительства. Из двери машины, обращенной к зданию, вышел президент Ростов и обернулся, чтобы приветственно помахать толпе. Из противоположной появился молодой охранник. Его настороженный взгляд скользнул по лицу Дьевы. Из других автомобилей под кружащий снег быстро выскочили остальные охранники.

Вместо того, чтобы войти в дверь, Ростов обошел свой автомобиль, приблизился к толпе, готовясь к рукопожатиям. Люди громко его приветствовали, множество рук тянулось к нему, колыхаясь, точно ветки на опушке леса в бурю. Из второго лимузина к нему направился Разумовский, тоже улыбаясь, но чуть отставая, чтобы не заслонить президента. Дьева повернула пистолет в глубине кармана и приготовилась выстрелить.

Но тут подбежала кучка людей странного вида, поднимая какие-то примитивные камеры. Внезапно яркая вспышка озарила толпу, ослепив Дьеву. Длинный ствол взрывного пистолета просунулся в дырку, пробитую предыдущим выстрелом. Затенив глаза ладонью, она, как могла, прицелилась в Разумовского. Негромкое «пфут» утонуло в реве толпы.

Однако молодой охранник заметил блеск металла и без малейшего колебания оттолкнул президента — прямо под пулю. Внезапно крупная фигура Ростова исчезла, разорванная На куски.

Охранник, не осознав, что произошло, поднял правую руку, сжимавшую новейший полицейский автомат М91К, калибр 7,8, стреляющий разрывными пулями. Первая из шести попала в Дьеву. Пуле этой было далеко до взрывного пистолета, но и ее оказалось вполне достаточно.

Дьева, опрокинувшись на спину, свою пулю послала вверх и пробила метровую дыру в мраморной облицовке нового здания Думы. Осколки все еще сыпались вниз, когда она упала на снег, ощущая только непонятную легкость, словно была соткана из воздуха и начала рассеиваться. Она поглядела на лица нагнувшихся над ней охранника и министра Разумовского.

«Но ты же убит», — подумала она и умерла.

Разумовский свирепо уставился в ее татарское лицо.

— Это проклятые китайцы! — рявкнул он и отвернулся.

На снегу, истекая кровью и взывая о помощи, валялись люди из толпы: охранники вместе с Дьевой положили немало народу. Разумовский игнорировал и вопли, и общее смятение. Он грубо стряхнул с себя руки, пытавшиеся увлечь его в безопасное место. Только он один здесь точно знал, что намерен сделать.

Он запрыгнул в бронированный лимузин президента и крикнул шоферу:

— Вперед, гони!

Пока рыдающий, ослепленный слезами и прожекторами водитель пытался вырулить сквозь толпу, Разумовский достал ключ, вставил в замок в спинке переднего сиденья. Откинулась стальная дверца, обнаружив красный телефон.

— Говорит Разумовский! — прорычал он в трубку. — Китайские агенты ранили президента. Точно передаю вам его слова: «Мы находимся в состоянии войны. Пуск! Пароль — «Иван Грозный».

Он откинулся на спинку и трясущейся рукой провел по раздавленной лягушке — своему лицу. Что же, умирая, глупетс Ростов выбрал правильный политический курс — против обыкновения.

— Черт побери! — воскликнул Олеарий. — Просто не могу поверить, что он умудрился справиться в одиночку.

Тайная чрезвычайная комиссия собралась выслушать доклад Ямы о завершении командировки Стефа в прошлое. Хиан, Угайтиш, Хрка, Олеарий — все были в сборе, не хватало лишь Катманна. Сановные мужи (кроме Хиан, которая уже все знала), затаив дыхание, наклонялись над раззолоченным марсианским столом и слушали историю о том, как был спасен их мир.

— Вот доказательства, — заключил Яма. — Во-первых, мы вернули тело Стефа, явно убитого современным оружием, оке? Из его пистолета произведен один выстрел. Мир, в котором мы живем, не исчез, а, напротив, выглядит как никогда прочным. Чтобы раз и навсегда покончить с сомнениями, мы еще раз воспользовались червобуром. И взяли пробу воздуха в Москве в триста шестидесятый день две тысячи девяносто первого года. Он насыщен радиоактивными частицами и ледяной пылью. Итак, досточтимые гранды, какой вывод мы можем сделать из всего этого? Только один: Стеф и Дьева убили друг друга, и, так сказать, с последним своим вздохом он послал нам сигнал забрать его, потому что выполнил задание и Время Бедствий произошло по расписанию, верно?

Хиан повернулась к Яну, который стоял в тени. Его грузное слабое тело дышало подобострастием.

— А что думаете вы, досточтимый профессор?

— Я согласен. Доказательства неопровержимы, а я потратил жизнь на анализ доказательств.

— Ну, видимо, нам придется их принять, — проворчал Олеарий. Он все еще надеялся затребовать назад миллион Стефа, однако теперь это представлялось затруднительным.

— Я обязан также доложить, — продолжал Яма, — что на теле Стефа был обнаружен запечатанный конверт, который содержал сообщение для Контролера Солнечной системы, досточтимой Хиан.

Он поглядел на нее. Она кивнула.

— Письмо гласит, — сказал Яма, развертывая копию: — «Перед лицом смерти Дьева признается, что Катманн содействовал краже червобура. Он надеялся затем покончить с заговором и получить повышение. Но «Крукс» оказался ему не по зубам. И с тех пор он прилагает отчаянные усилия, чтобы уничтожить тех немногих, кто знает о его измене».

Члены комиссии испустили дружный вздох.

— Возможно ли? — спросил Угайтиш. — Глава Службы безопасности Земли? Какие он преследовал цели, сначала способствуя заговору, а затем покончив с ним?

— Однажды он признался мне, — сказал Яма, который много лет ждал этого момента, — что у него есть шанс стать Контролером Солнечной системы.

— Досточтимые гранды, — заявила Хиан, — должна сообщить вам, что сперва и мне было трудно поверить такому обвинению. Но улики убедительны. Бумага, чернила и почерк доказывают, что эту записку написал Стеффене. Пытаясь оправдаться, Катманн утверждал, что это месть Стеффенса за перенесенные пытки. Однако протоколы самого Катманна о допросе Стеффенса содержат указание, что допрос велся «с исключительной мягкостью». Многозначительное противоречие.

Новый дружный вздох.

— Нам всем известно, что Катманн при многих его достоинствах был слишком уж усерден, слишком честолюбив. Я распорядилась, чтобы ко мне для допроса доставили ученого, который украл червобур. Но оказалось, он уже обезглавлен. Это выглядело весьма подозрительно. Не обеспечил ли Катманн таким