сообщил:

— Выкладывай, не то всей твоей арифметике конец!

Майк почесал грудь, поросшую черным волосом.

— Ну давай, язык проглотил, что ли?

Я размахнулся, словно собрался отправить пластинку по воде рикошетом, и спросил:

— Сколько раз подскочит, прежде чем утонуть?

— Мне хотелось, чтобы ты сам догадался, — вздохнул Майк. — К тому же мы ничего не в силах изменить. Тебе что, не нравится отдыхать?

— Какое это имеет отношение к твоему отказу от контракта?

— Простое: всякое строительство на Луне теперь бессмысленно. Неужели ты и сейчас не догадываешься?

Я швырнул ему пластинку.

— Пожалуй, эта штуковина ни при чем. В озере нужно утопить тебя самого.

Я был настроен серьезно (между прочим, я по сравнению с ним великан).

— Ладно. Это черная дыра.

— Черная дыра?..

— Она самая. Я предполагаю, что эксперимент привел к квантовой флюктуации, создавшей черную дыру. Она, наверное, гораздо крупнее атома водорода, раз легко затягивает другие атомы. Получается десять в двадцатитрехтысячной степени килограммов, а это масса большой горы, вроде Эвереста. Магнитные поля сдерживания не смогли, конечно, ее заарканить, вот она и выскользнула из камеры и ушла прямо в пол.

— Дыра, которую мы видели, чуть побольше, чем атом водорода.

— Ясное дело. Черная дыра разрушила материю приливной силой на большем расстоянии, чем ее радиус Шварцшильда, и часть ее втянула внутрь. Поэтому мы не увидели следов расплавления, несмотря на высокую температуру дыры, вырывающиеся из нее рентгеновские лучи и, возможно, разогнавшиеся протоны — космические лучи.

Я ему, конечно, не поверил, но положительно отнесся ко всей этой абракадабре как к гимнастике для ума.

— Откуда же взялась масса? — спрашиваю. — Не из топлива же камеры сгорания.

— Нет. Это была квантовая флюктуация, как и сама Вселенная, возникшая, как известно, ниоткуда. А Вселенная весит, между прочим, несколько больше…

— Ладно, — быстро прервал я Майка, прежде чем он погрузится в эзотерические подсчеты. — Где же эта дыра сейчас?

— Прошла насквозь.

— Через всю Луну? В таком случае, она вышла наружу — дай-ка прикинуть… — Я представил себе лунную сферу. — Где-то в Море Изобилия.

— Не совсем так. Она ускорилась при свободном падении к коре, прошла ее и стала падать обратно. Так и мотается взад-вперед, набирая массу и теряя с каждым заходом амплитуду. Об этом и собирается объявить на весь мир президент.

Я задумался. Нечто чуть больше атома, зато весом с колоссальную гору, пробивает двадцатипятикилометровый внешний слой, оставляя туннель диаметром в один сантиметр в базальтовой корке и в мантии, проходит сквозь крохотное металлическое ядро, набирает массу, замедляет скорость и не вырывается наружу, а вместо этого устремляется в обратный путь сквозь лунную толщу…

— Тебе повезло, что она не вылетела из туннеля и не угодила тебе в глаз, — пошутил я.

— С каждым проходом амплитуда уменьшается. Рано или поздно черная дыра стабилизируется в гравитационном центре Луны. Теперь смекнул, почему я отказался подписывать контракт? Стоит президенту повторить граду и миру то, что я тут тебе втолковывал, как действие всех контрактов будет приостановлено. Надо позаботиться о другом — чтобы мы стояли в первых строчках списка привлеченных к эвакуационным работам.

— Эвакуационным?..

Черную дыру не поймаешь. Так что Луне настал конец, Фрэнк. Но мы еще успеем повеселиться.

На следующий день, лишь только президент признал, что в результате эксперимента в толще Луны каким-то образом завелась черная дыра и что это создает проблему, разрешение которой требует международных усилий, нас обоих спешно вызвали на слушание в комиссию Конгресса.

Все это оказалось профанацией. Мы прилетели в Вашингтон и провели неделю взаперти в отеле «Уотергейт», просматривая от скуки дурацкие фильмы по кабельным сетям и бесконечные ток-шоу, да еще разучивая с юристами НАСА ответы на всевозможные каверзные вопросы. Потом мы с полчаса поотвечали на детские вопросики членов комиссии и были с миром отпущены. Юристы пожали нам руки на ступеньках Капитолия, немного оживив заскучавших было телевизионщиков, и мы вернулись на мыс Канаверал, а оттуда — обратно на Луну. А что? Майк уже успел меня убедить, как будут развиваться события. Получалось, что работы у нас — хоть лопатой греби.

Мы записались в мобильный сейсмологический отряд, устанавливавший станции слежения в различных точках вдоль лунного экватора. Комплекс «Экзауотт» был демонтирован, а на его месте появилась станция мониторинга, с помощью которой пытались определить период черной дыры, окрещенной невесть кем «Менделеев Х-1». Майк ходил таким счастливым, каким я его никогда прежде не видел; он получал необработанную информацию и занимался самостоятельными подсчетами по скорости аккреции черной дыры и траектории ее перемещения внутри Луны. После завершения рабочего дня он долго просиживал с пластинкой в руках в водительском кресле нашего роллиго-на, освещенный солнцем, льющимся сквозь прозрачную крышу. Я тем временем пытался уснуть в гамаке, висящем тут же, в кабине, стараясь не чесаться от вездесущей лунной пыли. Скафандры на стене походили на немых свидетелей наших с Майком перебранок. По самой его оценке, Луне оставалось существовать самую малость.

— Но потеха начнется гораздо раньше, — предупреждал он.

— Сдалась мне твоя потеха! Что ты, кстати, имеешь в виду?

— Хочешь синоним? Развлечение.

— Опять взялся темнить, сукин сын?

— Ты же геолог, Фрэнк! — удивлялся Майк. — Ну пораскинь мозгами! Тут простая…

— Понял, элементарная физика. Ты просто скажи: нам будет угрожать опасность? Да или нет?

— Не будет. До поры до времени.

Сейсмографы уже фиксировали регулярные лунотрясения. Внутри Луны болталась взад-вперед, как язык колокола, огромная масса, и твердое ядро Луны звенело так, что чертям было тошно. Были и иные признаки, следы эха, словно в мантии открывались пустоты, как ни трудно в это поверить — ведь давление там такое, что пустотам не жить. Уверен, что у Майка имелись объяснения всем этим аномалиям, но расспрашивать его было бесполезно. В конце концов, кто из нас геолог? Геологу должно быть виднее.

Тем временем мы смещались на запад — сначала через Море Ясности с его разливами застывшей лавы и выбросами вулкана Коперник, потом через Океан Бурь, выставляя через каждые две сотни километров по сейсмометру. Такая жизнь мне по душе: катишь себе по довольно-таки гладкой поверхности, виляя среди кратеров и объезжая большие трещины. День на Луне длинный, ночь светлая — свет Земли не дает наступить темноте. У Луны своеобразная красота — суровая, но при этом безмятежная. Ее пейзажи сформированы всего двумя стихиями: вулканической деятельностью и метеоритами. С погодой Луна незнакома, поэтому эрозия поверхности происходит здесь долго (в геологическом масштабе времени). Любой здешней складке не меньше трех миллиардов лет, а за этот срок гравитация и непрерывная микрометеоритная бомбардировка сгладит любую неровность, уберет любую резкость. Когда солнце светит под правильным углом, нетрудно вообразить, будто едешь по бескрайней равнине, засыпанной глубоким снегом. Дважды мы устраивали привалы под сооруженными людьми навесами, а один раз позволили себе целых два дня безделья на шведской селенологической станции, похожей издали на разбросанные по поверхности консервные банки. Спустя неделю, едва мы успели забрать свежие припасы из ракеты, посланной из «Клавия», случилось первое серьезное лунотрясение.

Ощущение было такое, словно роллигон перелетел через ухаб, только никакого ухаба нам не встретилось. Я сидел в кресле водителя, Майк спал в гамаке. Я велел бортовому компьютеру остановить