друзей. Я могу сосчитать их по пальцам — и еще останутся пальцы», — писала она в 1860 г. Сэмюэлу Боулзу[205].

Видеться с ними приходилось редко, так как жили они в других городах. Эмили беседовала с ними в письмах. Даже своей невестке Сьюзен, которая многие годы была ее самым близким другом и конфиденткой и жила в соседнем доме, она писала письма и записки, когда болела и не могла выходить из дома. К дружбе Эмили Дикинсон относилась ответственно, считая, что дружба, как и любовь, должна быть деятельной. «Очень мало, даже в лучшем случае, можем мы сделать друг для друга, — писала она тому же G. Боулзу, — но мы должны делать это — должны летать — иначе все наше улетит от нас!»[206]. Смерти друзей были важными вехами ее жизни. В 1853 г. умер Бенджамин Франклин Ньютон, который хотел видеть Эмили знаменитой поэтессой. В 1878 г. умер Сэмюэл БоуЛз, частый гость дома Дикинсонов. В 1881 г. умер Джосайя Холланд, которого Эмили очень чтила, хотя и переписывалась в основном не с ним, а с его женой. В 1882 г. умер Чарлз Уодсворт, отношения поэтессы с которым до сих пор не прояснены. Одной из последних таких вех стала смерть судьи Отиса Ф. Лорда в 1884 г., с которым Эмили Дикинсон душевно сблизилась в последние годы его жизни, после того как он овдовел, и чуть даже не вышла за него замуж (единственный подобный случай в ее биографии). По поводу его смерти она писала своим кузинам Луизе и Фрэнсес Норкросс: «До тех пор пока не умрет лучший друг, мы думаем о восторге безлично, но затем открываем, что друг был той чашей, из которой мы пили этот восторг, еще не сознавая, что мы пьем»[207]. И в том же письме она приводит свое четверостишие, строка которого «Утраты уменьшают нас» (177/1605) повторяет мысль, высказанную Джоном Донном в одной из его проповедей: «Смерть каждого человека умаляет и меня». Дружба и друзья были темой нескольких ее стихотворений.

Чем меньше у нас друзей, тем больше мы их ценим, тем острее переживаем их утрату.

Но поэтессу «уменьшали» не только утраты близких друзей, ее умаляла любая смерть, будь то смерть маленькой дочери ирландцев-переселенцев, живших по соседству, или гибель на войне молодого земляка. Только так — через потери — и воспринимала она Гражданскую войну 1861–1865 гг., совершенно не интересуясь ее ходом. Она была далека от политики, что неоднократно подчеркивала. «“Джордж Вашингтон был Отцом нашей страны” — “Джордж Кто?”. В этом для меня вся политика — но в то же время я люблю барабан»[208], - писала она Элизабет Холланд. «Когда на самом деле началась война?», — писала она Элизабет Холланд. «Когда на самом деле началась война?», — спрашивала она у своих кузин[209]. Война началась в апреле 1861 г., когда мятежники-южане в г. Чарлстон (Южная Каролина) осадили форт Самтер, гарнизон которого отказался покинуть укрепления. Об этом Эмили Дикинсон наверняка читала в регулярно получаемой ее отцом газете «Спрингфилд Дейли Рипабликен», но ей важно было лишний раз подчеркнуть свое равнодушие к политике. Да, она любила барабаны, но не военные, а те, которые участвовали в цирковых процессиях, наблюдаемых ею из окна каждое лето. Она всей душой была за отмену рабства. Но ведь ее земляки умирали не столько за свободу негров, сколько за сохранение целостности Союза, и это ей было вряд ли понятно. Для нее каждая личность была суверенной державой.

31 декабря 1861 г. Эмили Дикинсон сообщала своей кузине печальную новость из Амхерста: «Г-жа Адамс получила сегодня известие о смерти сына, умершего от раны в Аннаполисе. Телеграмма подписана Фрэзером Стернзом. Ты помнишь его. Другой ее сын умер в октябре от тифа, которым заразился в армейском лагере. Г-жа Адамс не встает с постели с тех пор. “Счастливый новый год” неслышно перешагивает пороги таких домов, как этот! Мертвы! Оба ее сына!”»[210] . В марте 1862 г. был убит и Фрэзер Стернз, сын президента Амхерстского колледжа. «Его большое сердце прострелено “разрывной гранатой”. Я читала об этих гранатах — и никогда не думала, что Фрэзер пойдет в Рай с такой штукой в груди. Фрэзер проезжал через Амхерст таким, каким и упал — в солдатской кепи, с саблей на боку. Школьные товарищи справа от него и школьные товарищи слева от него охраняли его узкое лицо. Он упал на виду у профессора Кларка, его командира, — десять минут он еще жил, дважды попросил воды, прошептал только “Боже” и умер на руках у солдат! Сэндерсон, его школьный товарищ, сколотил ночью ящик из досок, положил в него храброго мальчика, накрыл одеялом и греб шесть миль, чтобы успеть к пароходу — так бедный Фрэзер вернулся домой. Говорят, полковник Кларк плакал, как малый ребенок, потерявший любимого щенка, и с трудом приступил снова к исполнению своих обязанностей (…) Ящик, в котором он прибыл, заключили в большой наглухо закрытый гроб и засыпали его с головы до ног прекраснейшими цветами. Он уехал спать из сельской церкви. Толпы пришли пожелать ему доброй ночи, хоры пели ему, пасторы рассказывали ему, каким храбрым было его солдатское сердце. И его семья склоняла головы, как камыши под ветром»[211]. Впечатляющую картину похорон Фрэзера Стернза нарисовала поэтесса в письме своим кузинам, сестрам Норкросс. Перед тем она писала им же: «Видеть боль, которую ты не можешь облегчить, ужасно»[212]. И двумя годами позже: «Печаль, оказывается, более распространена, чем нам думалось, и не является достоянием немногих лиц с тех пор, как началась война; и если раньше чужая боль помогала справляться с собственной, то теперь будет много такого лекарства»[213]. Нигде — ни в стихах, ни в письмах — не писала Эмили Дикинсон о целях и смысле войны. Она писала только о потерях.

Кто-то сказал: «В произведении должны быть уравновешены современность и вечность. Это самые трудные весы». Действительно, должны. Действительно, достичь этого трудно. В приведенном выше стихотворении Эмили Дикинсон современность и вечность уравновешены. К сожалению, мы не знаем таких