В ответ они снова улыбнулись.

— Слава Богу, закон Макхестона прошел через Конгресс, — сказал я.

Они оба торжественно кивнули.

— Вы даже не знаете, что это такое, — сказал я, — испытывать кататоническую спешку, эту горячую, не терпящую отлагательства жажду деятельности. Она заводит вас все дальше и дальше, а потом с вами вдруг происходит нервный срыв: вы знаете, что у вас с головой не все в порядке, вы живете в царстве теней. В присутствии своих отца и брата у меня было сношение с девушкой, существовавшей лишь в моем воображении. Я слышал через дверь голоса людей, обсуждавших нас, пока мы этим занимались.

— Вы занимались этим через дверь? — спросил Ральф.

— Он имел в виду, что слышал, как они там, за дверью, комментируют его поступки, — пояснила Джули. — Голоса, дающие оценку всему, что он делал, выражающие неодобрение. — Разве не так, мистер Роузен?

— Да, — согласился я, — и это была мера моей потери способности общаться с окружающим миром, как вы должны были это объяснить. В одно время я мог с легкостью четко выразить это словами. Так было, пока доктор Найси не предложил мне пословицу о перекати — поле, и только тогда я увидел, какая пропасть разверзлась между моим собственным языком и языком моего окружения. И тогда я понял все горести, постигшие меня до этого момента.

— О да, — сказала Джули, — это шестой вопрос в тесте Бенджамена с пословицами.

— Хотел бы я знать, на какой пословице споткнулась Прис много лет назад, — сказал я, — какая из них дала Найси повод отсеять ее.

— Кто такая Прис? — спросила Джули.

— Думаю, — сказал Ральф, — это та самая девушка, с которой у него было половое сношение.

— Вы попали в яблочко, — сказал я ему, — однажды она была здесь, еще до того, как вы оба прибыли сюда. Сейчас она снова в полном порядке: ее выпустили под честное слово. Она — моя Великая Мать, так говорит доктор Найси. Моя жизнь посвящена поклонению Прис, как если бы она была богиней. Я спроецировал ее архетип на Вселенную: я ничего, кроме нее, не вижу, все остальное для меня нереально. Наше с вами путешествие, вы оба, доктор Найси, вся клиника в Канзас — Сити — все это всего лишь тени.

После того, что я сказал, разговор поддерживать, похоже, было уже невозможно. Поэтому остаток пути мы провели в молчании.

На следующее утро, в десять часов, я встретился с доктором Албертом Шеддом в паровой бане клиники им. Кэзэни — на. Пациенты развалились в клубах пара нагишом, в то время как персонал расхаживал в синих шортиках — это был, очевидно, символ статуса или форменная одежда, несомненно, чтобы отличить их от нас.

Доктор Шедд приблизился ко мне, вынырнув из белых клубов пара, с дружеской улыбкой на устах: немолодой, ближе к семидесяти, на круглой морщинистой голове торчали клочья волос, словно завитки проволоки. Может быть, благодаря горячему пару, кожа его была розовой и блестела.

— Утро доброе, Роузен, — сказал он, кивая головой на утиный манер и хитровато, словно гномик, глядя на меня. — Как доехали?

— Отлично, доктор.

— Я так понимаю, что никакие другие самолеты сюда за вами не последовали, — хихикнул он.

Я должен был восхититься его шутке, так как она давала понять, что он распознал где — то внутри меня здоровый в основе своей элемент, который и пытался сейчас извлечь с помощью юмора. Он дурачил мою паранойю, тем самым хитро и невзначай лишая ее ядовитых зубов.

— Достаточно ли вы свободно себя чувствуете, чтобы поговорить со мной в этой довольно неформальной атмосфере? — спросил доктор Шедд.

— Да, конечно. Я привык ходить в финскую сауну все время, пока был на территории Л ос — Анджел веского округа.

— Давайте — ка посмотрим, — он заглянул в свой блокнот, — а, вы занимаетесь продажей пианино и электронных органов.

— Правильно. Электронные органы Роузена — лучшие в мире.

— Первый приступ шизофрении у вас произошел, когда вы были по делам в Сиэтле, чтобы увидеться с мистером Берроу — зом — согласно показаниям ваших родных.

— Совершенно верно.

— У нас есть записи результатов вашего тестирования в школьные годы, у вас тогда не наблюдалось никаких осложнений… потом, когда вам исполнилось девятнадцать, в архив стали поступать ваши армейские результаты — и здесь тоже все в порядке. И никаких отклонений в последующих результатах — когда вы начали работать. Значит, это, скорее всего, — ситуативная шизофрения, а не процесс, продолжавшийся в течение всей вашей жизни. Там, в Сиэтле, вы были под влиянием беспрецедентного стресса, я прав?

— Да, — ответил я, энергично кивая головой.

— Это может никогда больше не повториться за всю вашу оставшуюся жизнь: как бы то ни было, все равно поступил тревожный сигнал, это — опасный симптом и надо что — то с ним сделать. — Он долгое время изучал меня сквозь клубы ползущего пара.

— Хорошо, возможно, в вашем случае мы сможем вооружить вас таким образом, что вы успешно справитесь со своим окружением, с помощью так называемой «терапии контролируемой реакцией бегства». Вам приходилось о ней слышать?

— Нет, доктор. — Но сбежать мне точно хотелось…

— Вам будут давать галлюциногенные препараты — они вызовут раскол вашей психики, галлюцинации. На очень ограниченное время, ежедневно. Это даст вашему либидо исполнение его регрессивных желаний, которые в настоящее время слишком сильно давят на вас. Затем, постепенно, мы будем сокращать стадию бегства, с надеждой на конечное ее устранение. Некоторую часть этого периода вам придется провести здесь: будем надеяться, что несколько позже вы вернетесь в Буаз, к своей работе, и там будете получать амбулаторное лечение. Вы знаете, у нас здесь и так перебор пациентов.

— Я это знаю.

— Вы сделаете эту попытку?

— Да!

— Это будет обозначать в дальнейшем шизофренические эпизоды, конечно же, происходящие под присмотром, в контролируемых условиях.

— Не важно. Я хочу попробовать.

— Вас не будет беспокоить, что я и другие члены персонала станут свидетелями вашего поведения на протяжении этих эпизодов? Иными словами, вторжение в вашу личную жизнь…

— Нет, — оборвал его я. — Это не будет беспокоить меня. Мне все равно, кто смотрит.

— Ваша тенденция к паранойе, — задумчиво сказал доктор Шедд, — не может быть слишком серьезной, если глаза посторонних пугают вас не более, чем вы обнаруживаете.

— Они меня ни черта не пугают, — ответил я.

— Хорошо, — похоже, он был доволен. — Это чудненькое предзнаменование на будущее. — С этими словами он направился обратно в белые клубы пара, в своих синих штанишках, сжимая под мышкой свой блокнот. Вот и закончилось мое первое интервью с лечащим психиатром в клинике им. Кэзэнина.

В час дня меня отвели в просторную, чистую комнату, где меня ожидали несколько медсестер и два врача. Они распростерли меня на покрытом кожей столе и сделали внутривенный укол галлюциногенного препарата. Врачи и сестры, страшно усталые, но дружелюбные, стояли поодаль и ждали. И я тоже ждал, привязанный к своему столу, одетый в больничную хламиду, с нелепо торчащими голыми ногами, с руками по швам…