Не знаю, что течет в русле Москвы-реки, но это точно не вода. Вода замерзает при нуле по Цельсию. Москва-река — нет.

Было около девяти вечера, когда я вывел труп на улицу, заверив участкового в том, что хорошо себя чувствую и, наверное, уже поеду домой. Бородавчатый охранник из «Лютика» старался держаться от меня подальше, пока мы ехали на лифте вниз. И он избегал встречаться со мной глазами. Серьезно, он не глядел на меня даже тогда, когда докапывался с вопросами — уткнулся в какие-то свои бумаги, бормоча вопросы, как молитву. Не знаю, с чего он взял, что покойнику опасно смотреть в глаза. Если какому-нибудь мертвецу понадобится вас убить, ему будет все равно, смотрите вы на него или нет. Но он вцепился в меня как клещ и не отставал, пока не выяснил все, что ему было надо.

Чертовски храбрый парень, я серьезно. Хотел бы я, чтобы он играл на моей стороне.

Шел снег. Ледяное московское небо, обросшее тучами, низко нависало над улицами. Внутри у меня было холодно и скользко, ноги все норовили подогнуться, но я ни разу не потерял концентрации, пока шел пешком до набережной. Я мог бы гордиться собой, если бы у меня еще оставались на это силы.

Немного найдется идиотов, гуляющих вдоль Москвы-реки в районе промзоны зимним вечером, когда ветер все время норовит швырнуть тебе в лицо пару горстей колкого снега. Здесь под ногами скрипит битое стекло, присыпанное снежной крошкой, на пару километров вокруг нет ни одного целого фонаря, и от воды так явственно несет дерьмом и бензином, что даже утки не рискуют греться у стоков. Должна быть очень серьезная причина, чтобы погнать кого-то в такую погоду шляться в подобное место.

У меня она была.

Я убедился в том, что никто не смог бы разглядеть меня в темноте, а потом неторопливо перелез через ограду, посмотрел на воду, подернутую радужной нефтяной пленкой, и прыгнул. Черт с ними, с ботинками. Они мне все равно никогда не нравились.

Я открыл глаза, перевернулся на живот, и меня вывернуло. И мире существует не так много вещей, более унизительных, чем сблевать на ковер. Кто бы ни прислал мне этот остроумный подарок, он будет мне должен. Как минимум я заставлю его заплатить за химчистку.

Мобильник в кармане джинсов, висевших на спинке кресла, выдал вступительные аккорды «Лунной сонаты». Меня нельзя назвать фанатом классической музыки, и я лет пятнадцать, с тех пор как закончил школу, не был в консерватории. Но во всяком случае, она не бесит меня, когда я вымотан. Некоторые вещи не становятся хуже от того, что ты их не понимаешь. Я протянул руку, достал трубку и нажал громкую связь. Прежде чем подносить что-то ко рту, мне следовало хотя бы умыться.

— Кир, — Селиверстов явно обрадовался тому, что я все-таки ответил, — хорошо, что ты еще не спишь. Ты мог бы…

— Никуда не поеду! — перебил его я. — Совесть имей, я уже на ногах не стою.

— Ты мог бы приехать завтра утром? — закончил Селиверстов подозрительно мягко. — У нас появились новые… факты по делу.

Он сделал такую маленькую паузу, что в обычном состоянии я бы вообще ее не заметил. Но сейчас каждая его фраза была для меня чем-то вроде гиперссылки, ведущей на картинку-демотиватор. Он думал прямо мне в голову и делал это очень громко. Я предпочел бы не знать, что происходит в его голове, но меня в этот раз почему-то забыли спросить. Мой желудок снова подкатил к горлу, но я сумел удержаться.

— Сколько? — спросил я. Мне было жутко холодно. От этого холода не спасал даже толстый серый плед, в который я замотался до самого подбородка, пытаясь согреться. Перед глазами у меня все еще стояла черная речная вода. Знаете, иногда натянутое на голову одеяло помогает справиться с ночными страхами, но у меня был не тот случай.

— Двое, — ответил он. — Способ убийства по предварительной версии тот же, что и в той квартире, куда я тебя возил. Я хотел бы, чтобы ты подъехал на место преступления.

— Нет, — сказал я. — К тебе в отдел — еще куда ни шло, но не туда, где только что кого-то убили. Я сейчас не в том состоянии, чтобы рисковать. Не хочу повторения того, что произошло в прошлый раз, а это вполне вероятно.

— Да, я как раз хотел тебя спросить… — Олег замялся. — Там, в квартире… Что это было?

Он хотел знать, откуда взялось то, что его напугало. Ему нужен был четкий и простой ответ. Проблема в том, что мне он тоже был нужен, но я понятия не имел, где такие раздают.

— Послушай, я знаю, что подверг тебя опасности, — помолчав, отозвался я, — но я действительно не мог предположить, что такое реально случается. У тебя было нечто вроде… эпилептического припадка. Человек, который устроил там жертвоприношение, призвал тварь, присутствие которой ты почувствовал, но не смог осознать. Мне приходилось встречаться с чем-то подобным, но я не знаю никого, кто был бы способен задержать здесь такое существо после того, как ритуал завершен. Невозможно остановить грузовик голыми руками. И так вышло, что эта тварь смогла заметить и достать тебя прежде, чем я сообразил, что происходит и…

— Это ты меня достал, Кир, — перебил меня Селиверстов. — Тебя не об этом спрашивают. У меня такие припадки через раз при температуре случаются, так что срал я на них с колокольни. Объясни мне, какого хрена я видел в пустой квартире ползающих зомби? Что это за, черт побери, новая мода?

— Это как раз неопасно. — Я пожал плечами, забыв о том, что мой собеседник находится по ту сторону телефонной трубки. — Отпечатки. Следы того, что там происходило. Когда и выдернул тебя из приступа, ты просто увидел то, что с самого начала видел я.

— Я теперь на эту долбаную хрень, наверное, до пенсии во сне буду любоваться, — сказал Селиверстов.

— Не думаю, — отозвался я. — Месяц, может быть. Я орал во сне около двух недель, но взрослые хуже приспосабливаются к таким вещам.

— Ты никогда мне этого не рассказывал, — пробормотал Селиверстов.

Я ошибся или в его голосе действительно проскользнула обида? Хорошо бы. Никто не обижается на монстра, если тот забывает поделиться с тобой своими проблемами.

— Олег, мне тогда было восемь. — Я усмехнулся. — И единственный, кто успел тогда об этом узнать, — мой отец. Он меня выдрал за дурацкие фантазии и отправил на все лето в трудовой лагерь. После этого мне было проще считать, что молчание — золото. Тем более, что ты все равно не смог бы ничего для меня сделать. Забей.

— И каждый раз, когда я прошу тебя помочь, ты вынужден этой дрянью любоваться? — зачем-то уточнил Олег.

— Все в порядке, — сказал я. — Воображаемые зомби не кусаются. И, кроме того, на днях я умудрился поцапаться с одним немертвым и поэтому сейчас такие вещи ощущаю острее, чем обычно. Через пару недель пройдет.

— Ты чокнутый, — сказал Олег. — Ты гребаный чертов псих. Я постараюсь выбить тебе премиальные, но ничего не обещаю.

Я мог бы возразить ему. Действительно, в мире полно людей, более чокнутых, чем я. Театральные