— Это сюрприз, — с довольным видом ответил Скрясин.

Анри не без опаски последовал за ним. Увидев их, он невольно отпрянул: Воланж и Югетта. Луи радушно протянул ему руку. Он почти не изменился; морщины на лбу стали немного глубже, чем раньше, подбородок более твердый: прекрасное лицо, тщательно выточенное для потомства. Анри мгновенно вспомнил, как не раз обещал себе, читая угодливые статьи, которые писал Луи в свободной зоне, двинуть когда-нибудь ему кулаком в челюсть, но тоже протянул ему руку.

— Я страшно рад тебя видеть, старина, — сказал Луи. — Я никогда не решаюсь беспокоить тебя, знаю, как ты сильно занят; но мне часто хочется поболтать с тобой.

— Вы совсем не изменились, — заметила Югетта.

Она тоже не изменилась; такая же белокурая, прозрачная, элегантная, как прежде, и улыбалась все той же приторной улыбкой; она никогда не изменится, но однажды ее слегка коснутся пальцем, и она рассыплется в прах.

— Дело в том, что я никого не вижу, — сказал Анри. — Работаю как зверь.

— Да, у тебя, должно быть, скверная жизнь, — посочувствовал Луи. — Но зато ты создал себе первоклассное положение в литературе. Впрочем, меня это не удивляет, я всегда был убежден, что ты в конце концов добьешься признания. Тебе известно, что на черном рынке твоя книга стоит около трех тысяч?

— В настоящее время все книги продаются как сосиски, — ответил Анри.

— Это верно. Но на тебя были удивительные рецензии, — заметил Луи поощрительным тоном; он улыбнулся. — Надо сказать, что ты напал на золотой сюжет; тебе везет. С таким сюжетом книга пишется сама собой.

У Луи сохранилась его беспечная улыбка, однако в голосе появилась некая услужливость, которая никак не вязалась с его прежними решительными манерами.

— А ты? Что с тобой сталось? — спросил Анри.

Он испытывал смутный стыд, не слишком хорошо понимая, кого стыдится: Луи или самого себя.

— Надеюсь на литературную рецензию в еженедельнике, который скоро выйдет, — ответил Луи, разглядывая ногти.

— Бежим отсюда, — в нетерпении предложил Скрясин. — Эта музыка невыносима. Пошли выпьем немного шампанского в «Избе».

— Я думал, ты больше не заглядываешь в этот притон после того, как они выпотрошили твой бумажник.

Скрясин ухмыльнулся:

— Красть — это их ремесло; дело клиента — защищаться.

Анри заколебался; он покажется грубияном, но почему ему пытаются навязать свою волю? Он решительно не желал проводить вечер с Луи.

— Я, во всяком случае, не смогу с тобой пойти, — сказал он. — Я забежал потому, что обещал прийти, но мне надо вернуться в редакцию.

— Я не терплю ночных кабаре, — заявил Луи. — Останемся лучше здесь.

— Как хотите, — ответил Скрясин. Он с несчастным видом взглянул на Анри: — У тебя есть время выпить стаканчик?

— Ну конечно, — сказал Анри.

Открыв шкаф, Скрясин достал оттуда бутылку виски.

— Осталось немного.

— Я не пью, Югетта тоже, — сказал Луи. На пороге появилась Клоди.

— Это прелестно! — заявила она, указывая на Скрясина. — Он является на мой коктейль полупьяный, нападает на моих гостей и разных интересных людей, уводит их потихоньку! Никогда больше я не приму у себя русского...

— Не кричите так, — попросил Скрясин. — А то явится сверчок. Сверчок — это трубный глас, — со вздохом добавил он.

Клоди закрыла дверь.

— Я остаюсь с вами, — решительно заявила она. — Хозяйкой дома будет моя дочь.

Наступило неловкое молчание. Луи предложил всем американские сигареты.

— А что вы делаете в настоящий момент? — благосклонно обратилась к Анри Клоди.

— Обдумываю другой роман, — ответил Анри.

— Анна сказала мне, что вы написали великолепную пьесу, — сказала Клоди.

— Я написал пьесу и уже от трех директоров получил отказ, — весело отвечал Анри.

— Надо вас познакомить с Люси Бельом, — сказала Клоди.

— Люси Бельом? Это еще кто?

— Вы поразительны; вас все знают, а вы никого не знаете. Она руководит домом моды «Амариллис», большим домом моды, о котором все говорят.

— Не понял.

— Лулу — любовница Риштера, жена которого развелась, чтобы выйти за Вернона; а Верной — директор «Студии 46».

— Я опять-таки не понял. Клоди рассмеялась.

— Верной беспрекословно повинуется своей жене, чтобы та простила его мужские привязанности, потому что он самый настоящий педик; а Жюльетта осталась в приятельских отношениях с бывшим мужем, который беспрекословно слушается Лулу. Улавливаете?

— Ясно, — сказал Анри. — Но какой интерес в этой истории вашей Лулу?

— У нее прелестная дочь, из которой она пытается сделать актрису. В вашей пьесе наверняка есть женская роль?

— Да. Но...

— С вашими «но» далеко не уедешь. Говорю вам, малютка прелестна. Когда вы придете ко мне, я вам ее представлю. Вы всегда пропускаете мои четверги, но я попрошу вас об одной услуге, в которой вы не сможете мне отказать, — напористо заявила Клоди. — Я занималась приютом для детей депортированных, а это стоит дорого, слишком дорого для меня одной. И вот я организую ряд лекций с добровольными лекторами. Снобы, готовые выложить две тысячи франков, чтобы увидеть вас живьем, прибегут толпой, я не сомневаюсь. Я записываю вас на одну из первых встреч.

— Ненавижу такого рода рауты.

— Для детей депортированных вы не можете отказать; даже Дюбрей согласится.

— А ваши филантропы не могут выложить две тысячи франков, никому не досаждая?

— Могут, но только один раз, а не десять. Милосердие — вещь прекрасная, но оно должно окупаться. Таков принцип благотворительных праздников. — Клоди засмеялась: — Посмотрите на Скрясина, какой у него сердитый вид; он считает, что я завладела вами!

— Прошу прощения, — сказал Скрясин. — Но мне действительно хотелось бы поговорить с Перроном.

— Говорите! — заявила Клоди. Она села на канапе рядом с Югеттой, и они принялись болтать вполголоса.

Скрясин подошел к Анри.

— Ты утверждал недавно, что, присоединившись к СРЛ, «Эспуар» не перестанет говорить правду.

— Да, — сказал Анри. — И что?

— А то, что именно поэтому я и хотел срочно с тобой увидеться. Если я предоставлю тебе неопровержимые факты, изобличающие советский режим, в которых ты не сможешь усомниться, ты обнародуешь их?

— О! «Фигаро» наверняка обнародовало бы их раньше меня, — со смехом возразил Анри.

— У меня есть друг, который вернулся из Берлина, — продолжал Скрясин. — Он сообщил мне точные факты относительно того, каким образом русские задушили в зародыше немецкую революцию. Огласить их должна левая газета. Ты готов это сделать?

— Что он рассказывает, твой приятель? — спросил Анри. Скрясин обвел взглядом всех