подумал: «Прошлое не возвращается; прошлое не вернется».
— Венсан! — Надин ринулась к выходу. Венсан в форме военного корреспондента, улыбаясь, махал рукой. Поскользнувшись на каучуковых подошвах, Надин удержалась, ухватившись за руку Венсана. — Привет!
— Привет путешественникам! — весело сказал Венсан и присвистнул от восхищения: — Какая ты нарядная!
— Настоящая дама, а? — отвечала Надин, поворачиваясь во все стороны: в меховом манто, чулках, туфлях она выглядела элегантной и почти женственной.
— Дай-ка мне! — сказал Венсан, хватая огромный вещевой мешок, который Анри волочил за собой. — Это что, труп?
— Пятьдесят килограммов жратвы! — отвечал Анри. — Надин снабжает свою семью; целая проблема, как их дотащить до набережной Вольтера.
— Никакой проблемы, — с торжествующим видом заявил Венсан.
— Ты украл джип? — спросила Надин.
— Ничего я не украл.
Он решительно пересек вокзальный двор и остановился перед маленькой черной машиной.
— Хороша, правда?
— Она наша? — спросил Анри.
— Да. Люк наконец изловчился; что ты на это скажешь?
— Она маленькая, — заметила Надин.
— Это здорово нам поможет, — сказал Анри, открывая дверцу. Они кое-как распихали багаж.
— Возьмешь меня покататься? — спросила Надин.
— Ты что, спятила? — возмутился Венсан. — Это рабочий инструмент. Ну конечно, со всем вашим грузом тут тесновато, — согласился он, усаживаясь за руль; и машина тронулась с мучительными всхлипами.
— Ты уверен, что умеешь водить? — спросила Надин.
— Если бы ты видела меня в ту ночь, когда я без фар мчался на джипе по заминированным дорогам, ты не оскорбляла бы меня без причин. — Венсан взглянул на Анри: — Я высажу Надин и отвезу тебя в редакцию?
— Хорошо. Как дела в «Эспуар»? В этой проклятой стране я не видел ни одного номера. Мы все так же выходим в формате почтовой марки?
— Все так же; они дали разрешение двум новым газетам, а для нас не находят бумаги; Люк введет тебя в курс лучше меня: я только что вернулся с фронта.
— Но тираж не понизился?
— Не думаю.
Анри не терпелось вновь очутиться в редакции; вот только Поль наверняка звонила на вокзал и знает, что поезд не опоздал; она ждала, не сводя глаз со стрелок часов, прислушиваясь к малейшему шуму. Когда они оставили Надин с ее вещами в кабине лифта, Анри сказал:
— Пожалуй, сначала я заеду домой.
— Но ребята ждут тебя, — заметил Венсан.
— Скажи им, что я буду в редакции через час.
— В таком случае я оставляю тебе ролле, — заявил Венсан. Остановив машину перед собачьей лечебницей, он спросил: — Я выгружу чемоданы?
— Только самый маленький; спасибо.
Анри с сожалением толкнул дверь, с шумом задевшую мусорный ящик; залаяла собака консьержки; Поль открыла прежде, чем Анри успел постучать.
— Это ты! Наконец-то! — На мгновение она застыла в его объятиях, затем отступила. — Хорошо выглядишь, загорел! Возвращение было не слишком утомительным? — Она улыбалась, но маленький мускул судорожно дергался в уголке ее губ.
— Нисколько. — Он поставил на диван чемодан: — Это тебе.
— Какой ты милый!
— Открой его.
Она открыла: шелковые чулки, замшевые босоножки и сумочка в тон, ткани, шарфы, перчатки, каждую вещь он выбирал с тревожной заботливостью и был слегка разочарован, потому что она смотрела, ни к чему не прикасаясь, не наклоняясь, с видом взволнованным и немного снисходительным.
— Какой ты милый! — повторила она, с живостью обратив взгляд на него. — А твой чемодан, где он?
— Внизу, в машине. Может, ты знаешь, у «Эспуар» теперь есть машина: Венсан приезжал на ней встречать меня, — оживленно рассказывал он.
— Я позвоню консьержке, чтобы она принесла твой чемодан, — сказала Поль.
— Не стоит, — возразил Анри и быстро продолжал: — Как ты провела месяц? Погода была не слишком плохая? Ты выходила иногда?
— Иногда, — уклончиво отвечала она. Лицо ее застыло.
— С кем ты встречалась? Что поделывала? Расскажи мне.
— О! Ничего интересного, — ответила она. — Не будем говорить обо мне. — И продолжала с живостью, но рассеянным тоном: — Знаешь, твоя книга — это настоящий триумф.
— Я ничего не знаю; действительно все хорошо?
— О! Критики, разумеется, ничего не поняли, но почуяли шедевр.
— Я очень доволен, — сказал он с вымученной улыбкой; ему страшно хотелось задать несколько вопросов, но манера выражаться Поль была ему нестерпима. Он переменил тему: — Ты встречалась с Дюбреями? Как они?
— Я мельком видела Анну, у нее много работы.
Отвечала она неохотно, а ему не терпелось вернуться к своей жизни!
— Ты сохранила номера «Эспуар»?
— Я их не читала.
— Нет?
— Ты же там не писал, а у меня на уме было другое. — Она искала его взгляд, лицо ее оживилось. — Я много думала и многое поняла за этот месяц. Я сожалею о сцене, которую устроила перед твоим отъездом, искренне сожалею.
— О! Не будем говорить об этом! — возразил он. — И прежде всего ты не устраивала никакой сцены.
— Нет! — настаивала она. — И, повторяю, я об этом сожалею. Видишь ли, я давно знала, что ни одна женщина не может быть всем для такого мужчины, как ты, и даже все женщины вместе взятые; знала, но по-настоящему не соглашалась с этим. Теперь я готова любить тебя с полной отдачей, любить ради тебя, а не ради себя. У тебя своя миссия, и она должна быть на первом месте.
— Какая миссия?
Ей удалось улыбнуться.
— Я поняла, что нередко бывала тебе в тягость, и понимаю твое желание снова побыть немного наедине с самим собой. Но ты можешь быть уверен: одиночество, свобода, я обещаю их тебе. — Она выразительно смотрела на Анри. — Ты свободен, любовь моя, знай это; впрочем, разве ты не доказал это только что?
— Да, — согласился он и нерешительно добавил: — Но я объяснил тебе...
— Я помню, — сказала она, — но поверь, что я действительно изменилась и у тебя больше нет никаких причин переезжать в гостиницу. Послушай: тебе хочется независимости, приключений, но ведь ты хочешь и меня тоже?
— Разумеется.
— Тогда оставайся здесь; клянусь тебе, ты не пожалеешь об этом; ты увидишь, какая перемена произошла во мне и как легко тебе будет отныне со мной. — Она встала и протянула руку к телефонной трубке: — Племянник консьержки принесет твой чемодан.