конопатое, толстогубый, на правой щеке шрам, всегда брюзжит, чем-то недоволен.

— Мы едем им навстречу, за деревней устроим засаду. Так что больше они сюда не возвратятся. Спасибо за сведения, до свидания! — разведчики направились к выходу. В это время в хату вбежал третий партизан.

— Товарищ командир! Те самые, что уехали в Урусы, уже возвращаются. Я их рассмотрел в бинокль.

— Староста, есть изменения! Засаду устраиваем на окраине деревни! — на ходу крикнул старший партизанских разведчиков. Они сразу же уехали.

Не прошло и десяти минут, как Гулин услышал пулеметные очереди и несколько винтовочных выстрелов. Все стихло. В схватке партизаны убили двух полицейских и двоих взяли в плен. Пятому предателю удалось спрятаться в куче соломы за крайней хатой, а ночью убежать в Акимовку. Оттуда оккупанты отправили его в Крупец. Так фашистам стало известно о случившемся в Анатольевке.

На другой день сюда прибыла рота карателей. Они оцепили деревню постами, в сторону леса выставили пулеметы. Сразу же отправили в райцентр трупы убитых вчера полицейских. Гитлеровский офицер, остановившийся со своей свитой посреди деревни, командовал:

— Зольдатен и полицей! Весь зитель этой пантитской тегефня выконяй сюта! — Он показал место сбора жителей, ткнув около себя палкой в снег. — Весь люти тольжен пгихотить сюта! Все: музсина, зенсина, стагик, папушка, гепенок! — зло кричал он, с трудом выговаривая русские слова. — Кто есть стагоста? — спросил он рядом стоявшего фельдфебеля.

— Я староста, господин офицер, — Гулин выступил вперед.

— Ти ест сволось! — заорал фашист и ударил Гулина резиновой палкой по лицу. — Ти ест пагтизан? Отвесяй!

— За что, господин офицер? Я не партизан, — Гулин старался отвечать спокойно.

— Отвесяй, кто стгеляль тфа полицей? Кте ест еще тфа полицей? Кте ест их огужие? — фашист приставил пистолет ко лбу Гулина.

— Да не партизаны это были, а тоже полицейские. Вчетвером приехали на одной подводе, с пулеметом. Требовали самогон. Мне сказали, что их полицейский взвод находится в засаде в урочище Вронском. Я понял так, что они не только за самогоном приехали, а главное — разведать Анатольевку. Я их предупреждал, что это возвращаются крупецкие полицейские, но они мне не поверили, открыли стрельбу.

Рассказав придуманную версию, Гулин перевел взгляд на стоящего рядом с офицером полицейского, одного из пяти, заезжавших к нему. Обрадовался, увидев здесь не старшего полицейского. «Значит, тот попал в руки партизан!» — подумал он и обратился к офицеру:

— Господин офицер, этот полицейский был в числе тех, кто заезжал ко мне по пути в Урусы. Он подробнее знает как это было.

— Мольсять! — зло остановил фашист полицейского, попытавшегося что-то сказать…

Анатольевка огласилась криком оккупантов, выгоняющих из хат жителей. Перепуганные женщины и дети, старики и старухи — все сгонялись в центр деревни. Некоторые даже не успели накинуть на себя верхнюю одежду, бежали раздетыми. Их построили по четыре, на правом фланге — старики и подростки. Офицер карателей долго ходил перед строем, сверля своим хищным взглядом, как бы высматривая кого-то, вглядываясь в лица людей. Затем достал из сумки листок бумаги с заранее написанной на нем «речью» для выступления перед анатольевцами. Сам читать не стал, передал листок переводчику.

В «речи», прочитанной переводчиком, указывалось, что Анатольевка является партизанским гнездом. Осенью в лесу была уничтожена одна из банд партизан. Тогда жителей предупредили — за укрывательство партизан виновные будут сурово наказываться, вплоть до расстрела. А вчера здесь партизаны убили двух полицейских, а где еще двое — пока неизвестно. Поэтому все население Анатольевки объявляется заложниками до тех пор, пока партизаны не сдадутся добровольно, или пока вы не укажете их, или не скажете, где они скрываются. Как только вы выполните требование германского командования, все вернетесь в свои хаты.

Фашист что-то сказал переводчику. Тот обратился к согнанным анатольевцам:

— Господин офицер сказал: если через тридцать минут вы не скажете, где партизаны, каждый четвертый из вас будет расстрелян. — Гулин повернулся к офицеру:

— Господин офицер, в Анатольевке нет партизан. Я прошу отпустить жителей по хатам, я за них ручаюсь.

— Мольсять, сволось! — фашист снова ударил его палкой.

Гулин упал. Два дюжих немца схватили его, связали и бросили в сани. Несколько минут стояла мертвая тишина. Её нарушил детский плач, как по команде, подхваченный ребятишками, а потом и женщинами. Вскоре он превратился в пронзительный вой. Так прошло полчаса. Гитлеровский офицер снова подошел к толпе, сказал:

— Музсина, стагик, юноса — выхоти сюта! — И он показал своей резиновой палкой место, куда те должны перейти. Но, никто не вышел. Тогда каратели стали хватать стариков и подростков. Окружив конвоем, их погнали к лесу. Фашист снова через переводчика обратился к женщинам, оставшимся с детьми:

— Если через час вы не скажете, где партизаны, — он показал на удалявшуюся толпу, — их расстреляют.

После этого предупреждения немецкий офицер сел в сани и поехал следом за угнанными.

Прошел час. В лесу раздались короткие автоматные очереди, потом одиночные выстрелы. А затем все стихло. Расстреляв стариков и подростков, каратели донесли своему командованию об окружении и уничтожении в Анатольевском лесу партизанского отряда, одновременно распространили фальшивку об этом в селениях района.

Дмитрия Терентьевича Гулина оккупанты отправили в Рыльск. Там, в тюрьме, его зверски избивали, угрожали уничтожением семьи, требуя выдать руководителей подпольщиков и командование партизан. Не добившись ничего от Гулина, они казнили его.

О зверствах оккупантов в Анатольевке и патриотизме Дмитрия Гулина, командованию отряда имени Чапаева стало более подробно известно спустя месяц. Сначала это были сообщения харьковских партизан, а потом крупецких подпольщиков, а также рассказы очевидцев — анатольевских женщин. А осенью 1942 года стало известно от рыльских подпольщиков о героической гибели Д. Т. Гулина в рыльской тюрьме.

Вот такую грустную трагическую историю об Анатольевке вспомнил Николай Акимович Пузанов при встрече со мной в курском госпитале в апреле 1943 года.

Мое лечение в госпитале шло успешно. Этому способствовали внимание к раненым медицинского персонала, высокая квалифицированность врачей, обогащенных двухлетним опытом спасения жизней раненых и контуженных фронтовиков и партизан.

Одним из приятных воспоминаний о курском госпитале у меня сохранилось посещение его в середине апреля 1943 года Командующим Центральным фронтом Константином Константиновичем Рокоссовским, командный пункт которого только что передислоцировался из Ельца в поселок Свобода Курской области.

Высокий, стройный, в коротковатом для него белоснежном халате, генерал армии Рокоссовский появился в нашей палате в сопровождении госпитального начальства, нескольких офицеров медсанслужбы фронта и адъютанта командующего, выделявшегося своей строевой выправкой.

Не все из нас обратили внимание, что первой в палату вошла женщина — начальник госпиталя, подполковник медицинской службы, а за ней — командующий фронтом и все остальные, сопровождавшие его. В том, что Рокоссовский, как бы сопровождал женщину-начальника госпиталя, мы оценили как высокую воспитанность Константина Константиновича, проявленную в его уважении к женщине.

Войдя в палату первой, она обратилась к нам: