болезненно сжалось сердце. Со вчерашнего дня она чувствовала нависшую над ней угрозу. В тюремном мире легавый никогда не будет желанным гостем. Но Анаис боялась чего-то другого. Чего-то более определенного и в то же время смутного. Смертельной угрозы.

Анаис положила книги в тележку и последовала за тюремщицей. Она думала о могущественном, невидимом, вездесущем холдинге, служившем правопорядку, нарушая закон. Червь и плод суть одно и то же. Достаточно ли эти люди сильны, чтобы дотянуться до нее в следственном изоляторе? Чтобы устранить ее и тем самым заставить молчать?

Но что, собственно, она знает?

Чем она опасна?

И снова Интернет.

Он начал со своего официального номера. Не успел набрать цифры из договора, как появилась детализация его звонков. В последние недели ему звонили куда чаще, чем звонил он сам. Он схватил мобильный, включил режим «антиаон» и наудачу набрал несколько номеров. Почти везде — голосовая почта. Когда ему отвечали, он отсоединялся. Каждый раз в трубке раздавался женский голос. Очевидно, это и был телефон Ноно-соблазнителя.

Теперь он перешел на секретный номер. Благодаря цифрам из договора он без труда получил детализацию всех своих переговоров. Этим мобильным Шаплен пользовался нечасто. За четыре месяца он звонил всего по нескольким засекреченным номерам. Зато получил много звонков, которые продолжались и после августа, становясь все реже, до самого декабря.

Он схватил мобильный и набрал чей-то номер.

— Алло?

После двух звонков послышался громкий напористый голос. На этот раз придется поговорить, чтобы разузнать побольше.

— Это Шаплен.

— Кто?

— Ноно.

— Ноно? Говнюк! Ты где, ублюдок? Сукин сын!

Акцент, похоже, славянский. Он отключился, не отвечая. Еще один номер. Голос в трубке исходил ненавистью.

— Алло?

— Это Ноно.

— Ну ты, мать твою, и нахал.

И этот голос звучал угрожающе. Но акцент другой. Скорее всего, выходец из Африки, отморозок с городской окраины.

— Я не успел тебя предупредить, — сочинял он на ходу. — Мне пришлось… уехать.

— С моим баблом? Только не пизди!

— Я… я все тебе верну.

Тот расхохотался:

— И с процентами, братан. Уж будь уверен. Сперва отрежем тебе яйца, и…

Шаплен отсоединился. Выходит, он и вправду наркодилер. Барыга, сваливший с общаком. Дрожа от возбуждения, он сделал еще несколько звонков. Всякий раз ограничивался лишь парой слов. Телефон жег ему руки. Казалось, сам его голос способен выдать его местонахождение… Каких только акцентов он не услышал! Азиатский, магрибский, африканский, славянский… Несколько раз ему просто отвечали на чужом языке. Он не понимал слов, но и без них все было ясно.

Ноно задолжал всем иностранцам в Париже. Мало ему было своих врагов, как объявился легион новых.

Мобильный разрядился. Оставалось позвонить лишь по одному номеру. Он решился воспользоваться стационарным телефоном. И этот номер оказался засекреченным. Он подхватил ноутбук и сел с ним на кровать. Взял трубку и набрал последний номер в списке.

Акцент сербский или что-то в этом роде, но голос звучал спокойно. Шаплен назвался. Мужчина тихо рассмеялся.

— Юсеф так и знал, что ты еще всплывешь.

— Юсеф?

— Я ему передам, что ты объявился. То-то он обрадуется.

Чтобы выведать побольше, Шаплен решился на провокацию:

— Не уверен, что тоже буду рад его видеть.

— Рехнулся, придурок? — хмыкнул славянин. — Ты свалил с нашими бабками, засранец!

Голос звучал почти игриво. Этот насмешливый гнев был хуже любых оскорблений. Шаплен постучался лишь в дверь прихожей. Настоящий ад ждал его на следующем этапе. У Юсефа.

— Давай подваливай сегодня к восьми.

— Куда?

— Не нарывайся, Ноно. Шутки кончены.

Еще одна провокация, лишь бы протянуть время:

— Нет у меня ваших денег.

— Забей на бабки. Верни нам хотя бы наше добро, а там поглядим…

Шаплен бросил трубку и рухнул на кровать. Он уставился на сверкающую арматуру, поддерживающую стеклянную крышу. Так и есть: он наркодилер. Добро. Наркота или что-то еще… Потолочная вязь представлялась ему воплощением собственной безысходной участи. Ему не выбраться. Лабиринт личностей его доконает.

— Хотите поговорить об этом?

— Нет.

— Почему?

— Слюны уже не хватает распространяться на эту тему.

Психиатр из ОКАМО — Отделения консультаций и амбулаторного медицинского обслуживания — молча рассматривала подживающие раны на руках Анаис. Несмотря на молодость, докторша наверняка всякого навидалась. Не надо быть Зигмундом Фрейдом, чтобы понять: в тюрьме тело — последняя возможность самовыражения.

— Будете продолжать в том же духе, не хватит и крови.

— Спасибо, доктор. Вообще-то я обратилась к вам за поддержкой.

Та не снизошла до улыбки.

— Садитесь.

Анаис села и взглянула на собеседницу. Чуть постарше ее самой. Улыбчивая блондинка с мягкими чертами, неожиданными в этом замкнутом мирке, где лицо каждой женщины хранит отпечаток сурового прошлого. Золотистые глаза, высокие скулы, тонкий прямой носик. Густые брови придавали ей выражение силы и нежности. Маленький рот, при виде которого любого мужика кидает в дрожь.

Анаис кольнула дурацкая мысль — подлая мыслишка мачо. Что забыла такая красотка в этой сраной тюряге? Могла бы стать моделью или актрисой. С некоторым опозданием она осознала всю глупость своих размышлений.

— Вы сами напросились на консультацию. О чем вы хотели поговорить?

Она не ответила. Они сидели в небольшом отсеке, левая застекленная стена которого выходила в приемную ОКАМО. За стеклом шумно толпились зечки в трениках, легинсах и толстых свитерах. Вопя, стеная, кряхтя, они держались за животы, головы, руки, ноги. Настоящая распродажа боли с торгов.

— Слушаю вас, — настаивала психиатр. — Что вас тревожит?

После обеда Анаис хотела было вернуться в библиотеку, но ей не позволили. Все, чего она добилась, — это разрешение сделать один звонок. Позвонила Солина, но попала на голосовую почту. По возвращении в камеру у нее даже не нашлось сил заглянуть в книги Альбертины Сарразен, взятые в библиотеке. Вот тогда-то ее и осенила отчаянная мысль: попроситься к психиатру. Ее не стали слушать.