увидеть после разлуки своего студента.

Вдова прислала к гостинице два лимузина, так как решила, что у студента десяток друзей, а не три подруги. И хотя студент по-французски декламирует Алиции стихи, французский у него не самый лучший, во всяком случае разговорный. Дом, в котором пребывает вдова — потому что, по ее словам, живет она на Маврикии, а в Париже у нее всего лишь резиденция, — похож на Бельведер, [26] только что побольше будет. Вдова — блондинка с печальными глазами неопределенной вследствие множества операций формы. У нее две слабости, вторая из которых попросту трогательная. А первая — это болезненное чувство необходимости «сосуществования с миром». Она сама призналась, правда, после третьей бутылки вина, что это своего рода мания, причем в психиатрическом смысле. У нее во всех помещениях (включая и конюшню) стоят телевизоры, поскольку она считает, что в мире происходит множество важных событий, о которых она должна знать. Поэтому она встает в пять утра и смотрит новости на всех возможных каналах и на всех возможных языках. Когда мы приехали, она тоже смотрела новости и почтила нас своим присутствием только через тридцать минут. Вдова просто-напросто тревожится за наш мир и желает знать причину своих тревог.

Кроме того, она считает, что больше всего в мире страдают животные. Поэтому у нее несколько собак, несколько кошек, почти два десятка канареек, несколько хомяков и всего одна черная вьетнамская свинья. Свинья действительно совершенно черная и огромная, как этот знаменитый американский боксер, только покрасивее. Когда мы сидели в большом саду, свинья носилась, как ошалелая, время от времени подбегала к вдове, толкала ее своим рылом, и та с нежностью целовала ее в морду. Незабываемое зрелище. Черная свинья, громко хрюкая, бегает, как сумасшедшая, разрывает ухоженный газон, топчет клумбы с дивными розами, подбегает к вдове точь-в-точь как ребенок к матери за очередной порцией нежности и ласк.

Красавчика студента свинья тоже прекрасно знала и тоже тыкалась в него своим влажным пятачком. Алиция смотрела на эти нежности вьетнамской свиньи с отвращением и нескрываемым испугом.

Ася же с удовольствием гладила протискивающуюся между нами свинью, а истории вдовы о животных, которых «люди преследуют», слушала, как пророчества о пришествии светлого будущего для мира, главным образом животного. Я по ее глазам видела, что она, если бы могла, нежно прижала бы вдову к своей груди.

Побегав немного, свинья исчезла в доме и больше не показывалась. Вдова, похоже, была несколько обеспокоена этим обстоятельством, но с места не стронулась.

Вдова оказалась исключительной женщиной. Все, что мы говорили, она воспринимала как очередную программу новостей и реагировала то неподдельным негодованием, то смехом, то сочувствием. Мы выпили несколько бутылок «бордо»; их подносил повар по звонку телефона, лежащего на садовом столике. Когда мы вставали из-за него, я была в чрезвычайно эротическом настроении. Виной тому «бордо», французский язык, который действует на меня, как афродизиак, а также то обстоятельство, что завтра ты прилетаешь из Нью-Йорка.

Когда в саду стало прохладно, мы перешли в резиденцию вдовы. Алиция с беспокойством и возмущением наблюдала, как студент помогает вдове встать с садового стула и ведет ее в дом, причем она повисла у него на руке, тесно к нему прижавшись, а он обнимал ее за талию.

Когда мы вошли в гигантских размеров салон, нам предстала потрясающая картина. Вьетнамская свинья лежала, развалясь, на белом (надо думать, свиной кожи) диване, стоящем у стены, почти полностью скрытой серо-черной акварелью чудовищных размеров. Мраморный пол салона был усыпан обрывками газет, некоторые из них мокли в желтоватых лужах, источающих запах аммиака. На каждом шагу мы давили какие-то рассыпанные по всему полу коричневато-черные зерна. Возле белого дивана валялась небольшая открытая клетка, вокруг которой зерен было особенно много. Вероятно, то была клетка хомяка, о котором рассказывала нам вдова. Клетка была помятая и пустая. Вдова, не обращая внимания на весь этот хаос, подошла к телефону и спокойным голосом стала заказывать лимузин, чтобы отвезти нас в гостиницу. А мы стояли, совершенно остолбеневшие, и пялились на свинью, разлегшуюся на диване. Она хрипела и содрогалась в конвульсиях, из пасти у нее сочилась струйка желтоватой жидкости, явственно заметной на белой коже дивана, и стекала на мраморный пол. Внезапно вдова обратила внимание на то, что происходит. Вскрикнув, она бросила телефонную трубку и ринулась спасать свинью. Я отступила к стене. Студент слинял из салона, а Ася вслед за вдовой устремилась к дивану.

Якуб! Если бы я не видела этого, ни за что не поверила бы, что такое может быть. Но я все это видела собственными глазами точно так же, как Алиция, которая стояла рядом со мной, впившись ногтями мне в руку, и вся дрожала, как плохо вставший студень. А вдова, подбежав к дивану, принялась делать свинье искусственное дыхание по системе «рот в пасть». Она массировала ей грудь в районе сердца, силой открывала пасть и вдувала изо рта воздух ей в легкие. Свинья продолжала хрипеть. Через некоторое время она извергла красные от крови остатки коричневатой шкурки, смешанной с пережеванной газетной бумагой. Алиция выскочила из салона. Ася повернулась спиной к дивану с лежащей свиньей. А вдова продолжала вдувать воздух ей в пасть. Я больше не могла на это смотреть и зажмурила глаза. Через минуту хрип прекратился. Свинья скатилась с дивана и убежала из салона. Обессиленная вдова сидела на полу, положив голову на диван, желтый от свиной блевоты и красный от крови сожранного хомяка, остатки которого свинья выблевала. Ко мне подошла Ася. Она взяла меня за руку, и мы молча вышли из дома. Лимузин уже ждал нас. Алиция сидела рядом с шофером, студент на заднем сиденье. Мы с Асей все так же молча уселись в машину. Она тронулась. На протяжении всего обратного пути никто не произнес ни слова. Когда автомобиль остановился перед гостиницей, мы так же молча вылезли. Апицид даже не попрощалась со своим студентом. Впервые после приезда в Париж она ночевала в номере вместе с Асей.

А я, когда оказалась одна в своем номере, откупорила бутылку вина, села перед окном и, глядя в сад, подумала, что восхищаюсь вдовой. За верность своим убеждениям. Потому что я как-то не слишком верила, что она действительно может любить эту вьетнамскую свинью. Особенно после того, как та сожрала хомяка.

А через несколько минут вино усилило действие «бордо», выпитого у вдовы. И я оторвалась от Парижа. Вернулась к сути вещей. Думала о тебе. Тосковала по тебе.

Когда-то ты спросил, что значит «тосковать по тебе».

Приблизительно это сочетание задумчивости, мечтательности, музыки, благодарности за то, что я это ощущаю, радости, оттого что ты существуешь, и волн тепла в районе сердца.

Уже завтра я прикоснусь к тебе. Прикоснусь…