профессор вернул в строй, многим помог бежать из города. Но осенью 1943 года гитлеровцы неожиданно арестовали Е. В. Клумова. Угрозами, пытками и заманчивыми обещаниями они стремились склонить его на свою сторону. Все домогательства фашистов он отверг. В марте 1944 года профессор Е. В. Клумов и его жена Г. Н. Клумова были казнены гитлеровцами.

Мы с Родиным принялись разбирать принесенные братьями Сенько эсэсовские документы, подробно выясняя, когда и при каких обстоятельствах они были захвачены.

— За вами в городе не следят? — озабоченно спросил я.

— Следят за всеми. А специально за нами — пока нет. По ночам выходим на охоту, сейчас трудновато, меньше чем впятером эсэсовцы не разгуливают, да и то по центральным улицам.

— Вы, друзья, больше с машинами не возитесь, — положив руки братьям на плечи, сказал я.

— Обещаем, — в один голос ответили они.

Они остались в лагере и стали готовиться к тому, чтобы вместе с подрывниками идти на железную дорогу подрывать эшелоны.

Борьба на железных дорогах все усиливалась. Теперь из нашего отряда каждый месяц выходило на задания по пятнадцать групп. В отряде, исключая хозяйственный взвод, не было партизана, который бы не участвовал в подрыве вражеских эшелонов.

Некоторые новые партизаны из бывших военнопленных также стали подрывниками. Но большинство из них были еще больны и не могли принимать участия в боевых операциях.

С каждым днем становилось яснее, какой провал потерпел новый маневр Кубе с созданием «Союза белорусской молодежи». Ганько и Абрамовой не удалось втянуть в эту организацию белорусскую молодежь. Благодаря усиленной работе подпольных партийных и комсомольских организаций вся молодежь отвернулась от предателей-националистов. Она живо откликнулась на призыв Коммунистической партии и широким потоком вступала в партизанские отряды. В течение только одного месяца в наш отряд пришло около двухсот человек. Большое пополнение получили 2-я и 3-я Минские партизанские бригады.

Теперь в нашем отряде было около восьмисот партизан. В августе по решению Минского подпольного обкома партии отряд Кускова «Непобедимый» выделился из нашего отряда и влился в 3-ю Минскую партизанскую бригаду. Тех партизан, которые имели связи с минскими подпольщиками, обком партии предложил оставить в моем отряде.

— Значит, расстаемся, Тимофей Иванович, — сказал я Кускову, — выбирай себе партизан.

После отделения отряда Кускова у нас осталось около трехсот партизан.

Родин, Луньков и я начали перестраивать структуру отряда. Так как большинство партизан являлись военнослужащими, решили создать в отряде три роты. Командиром первой роты назначался Малев, а его заместителем по политической части — Мацкевич; командиром второй роты — Усольцев, заместителем — Михайловский, командиром третьей роты — Сидоров, заместителем — Маурин. Командиром хозяйственного взвода оставался Коско, его заместителем — Вербицкий.

В последнее время в отряд прибыло много минских подпольщиков с семьями, и мы решили создать отдельный семейный лагерь, чтобы не ослаблять нашей маневренности. Для обеспечения лагеря продовольствием и охраной создали комендантский взвод во главе с опытным партизаном Евдокимом Павленко.

Изменение в структуре отряда требовало и перестройки партийной работы. Теперь в каждой роте была создана своя партийная организация. Во вновь избранное бюро отряда вошли: Михайловский, Мацкевич, Родин, Сермяжко и я. Секретарем бюро вновь был избран Сермяжко.

Комсомольская организация также была перестроена по тому же принципу. Комсоргом избрали радиста Яновского Александра Николаевича.

В конце августа получили радиограмму, что 6 сентября гитлеровцы собираются отмечать какую-то годовщину в истории их нацистской партии. Не исключена возможность присутствия на банкете и самого Кубе.

Летом 1943 года немецко-фашистское командование объявило Минск на осадном положении. Въезд и выезд из города разрешался только по специальным пропускам, по определенным улицам, в определенное время. В городе действовала сложная система контроля. Нужно было предупредить всех наших подпольщиков, чтобы они подготовились. Мы с Родиным вызвали Максима Воронкова, Михаила Гуриновича и братьев Сенько.

Я рассказал им о содержании радиограммы и спросил:

— Согласны пойти в Минск выполнить важное задание?

— Пойдем, — уверенно сказал Воронков.

У братьев Сенько были хорошие документы. Они помогли «обновить» надлежащим образом старые документы Гуриновича, но Воронкову не смогли изготовить подходящих бумаг.

— Пойду и так, — махнул он рукой.

— Мы его на машине привезем в Минск, — заверил Владимир.

В Кайковском лесу Гуринович и Воронков остались ждать, пока за ними приедет Иванов, а братья Сенько пошли в Минск.

После полудня Иванов приехал, но не на легковой машине, а на грузовой.

— Легковую не удалось взять, — улыбаясь, объяснил он и стал просматривать документы Гуриновича. — Твои хорошие, а вот с товарищем неважно. — Он почесал себя за ухом и, немного помолчав, сказал: — Ты, Максим, садись в кабину между нами, как-нибудь проскочим.

Так они и уселись втроем. К городу приближались быстро. Вот в сгущающихся сумерках стали видны первые дома. Впереди контрольный пункт. На шоссе перед контрольным пунктом показались четыре эсэсовца с собакой, один из них поднял руку.

Машина остановилась. Впереди был виден еще наряд фашистов.

«Эх, кажется, влопались», — с тоской подумал Воронков и сжал в кармане пистолет. Гуринович спокойно подал эсэсовцу документы. Тот повертел их и возвратил. Затем он проверил бумаги Иванова.

— А у меня нет с собой документов, — сказал Воронков.

Ему приказали вылезти из машины и идти на контрольный пункт. Он посмотрел на Гуриновича, тот моргнул: «Иди!», и Максим в сопровождении эсэсовца двинулся по шоссе. Оставшиеся трое осмотрели машину и разрешили следовать дальше.

— Дай свет, а подъезжая к Максиму, немного притормози, — шепнул Гуринович Иванову.

Тот кивнул головой и нажал педаль.

Сердито заурчав, машина резко рванулась и помчалась по шоссе. Гуринович приоткрыл дверцу кабины и вынул пистолет.

Машина поравнялась с эсэсовцем — из кабины сверкнул огонек. Фашист упал в канаву, а Максим быстро вскочил на подножку.

Иванов дал полный газ. В кузов ударились пули. Потушив фары, Иванов ловко маневрировал. Машина на полном ходу ныряла в темные переулки, и, чтобы не вывалиться из кабины, Гуринович и Воронков крепко упирались руками в потолок и хватались за выступы.

— Тебе теперь в городе нельзя появляться, — предупредил Максим Иванова.

— Ничего, номер машины сменю, и никто не узнает, — улыбнулся он, — а документы-то я ему не свои показывал. — Пожав товарищам руки, Иванов уехал.

Гуринович и Воронков укрылись на еврейском кладбище, чтобы удостовериться, нет ли за ними погони. Кругом было тихо. Они хотели уже выходить из укрытия, как вдруг услышали шаги. По улице прошли три эсэсовца, и опять все стихло.

— Пойдем, — прошептал Воронков.

— Куда?

— К Матузову.

Крадучись, друзья продвигались по темным, словно вымершим улицам. Вот и Второй Опанский