улице.

Можно было и без старика войти в какую-нибудь избу, но я решил подождать.

Через несколько минут старик возвратился в сопровождении мужчины средних лет, круглолицего, чрезвычайно бледного.

— Коско, Иосиф Иосифович, — протянул он мне руку. — Бывший председатель сельсовета.

— Мы — партизаны, — представился я.

— Сокола по полету видно, — спокойно ответил Коско. — Вам нужно отдохнуть, пожалуйста, наши люди хорошие. Что имеют, тем и угостят. Александр Сергеевич! — обратился он к старику. — Пройди по хозяевам.

Старик торопливо заковылял, а Коско, глядя ему вслед, продолжал скороговоркой:

— Это моя правая рука. Я сам живу в тени, скрываюсь, а через него дела делаю… Чего же мы здесь стоим! — спохватился он. — Пошли. Да скажите своим, чтобы расходились по домам.

Меньшиков принялся расставлять посты.

Вслед за Коско мы вошли в большой дом. Нас приветливо встретила пожилая женщина. Я начал было расспрашивать Коско о деревне, но он замахал руками.

— Потом, потом, сначала вам нужно помыться да подзаправиться. Оставайтесь, а я пойду посмотрю, чтобы всех хорошо приняли. — Уже с порога он крикнул: — Настенька, ты позаботься о гостях.

Когда Коско ушел, Луньков проговорил:

— Две противоположности.

— Кто? — спросил я.

— Да старик и Коско.

— Он всегда такой — душу отдает человеку, — вмешалась хозяйка. — Когда вернутся свои, Иосиф Иосифович обратно свое место займет.

Хозяйка вынула из печи чугунок с горячей водой и поставила на стол, потом достала зеркало и посетовала:

— Мыла у меня нет, прокипятим белье и опять на тело.

— Не беспокойтесь, у нас все есть, — сказал начальник штаба и достал из вещмешка бритвенный прибор.

Пока мы брились, вернулся Коско. Хозяйка высыпала на стол печеную картошку, положила кусок сала и поставила миску кислой капусты. Подав еду, она ушла. «Сообразительная женщина», — подумал я.

Коско рассказал, что неподалеку от него скрывается от оккупантов бывший секретарь сельсовета Иван Захарович Гуринович, кандидат в члены партии. А в деревне Кошели проживает комсомолец Федор Васильевич Боровик.

— А вы сами, Иосиф Иосифович… — медленно начал было я. Коско понял меня с полуслова:

— Член партии, билет спрятал, чтобы не попал в чужие руки, — ответил он, лицо его заметно порозовело.

Затем Коско стал рассказывать о своих знакомых.

— В Буде-Гресской, там теперь стоит вражеский гарнизон, живет мой старый друг, еще с гражданской войны, Василий Каледа. До войны он служил лесником, теперь отсиживается дома. Каледа беспартийный, на глаза немцам не лезет, и никто его не трогает, а человек он свой, твердый, на него можно положиться.

Коско приумолк, видимо что-то припоминая, потом продолжал:

— Объездчиком работает Всеволод Николаевич Туркин. Оккупанты рассчитывают на его помощь, да не дождутся. В Минске живет уроженка деревни Адамово Радкевич Раиса Павловна, надежная женщина. — Коско назвал еще ряд товарищей.

— А вы могли бы познакомить нас с этими людьми? — спросил я.

— Могу… И здесь, и где-нибудь в другом месте.

— Лучше в другом, — сказал я, — действовать надо осторожно, так чтобы в глаза никому не бросалось.

На следующий день партизаны с удовольствием помылись в хорошо вытопленных банях.

Жители Борцов ничего не жалели для народных бойцов — так они называли партизан. То в одной части деревни, то в другой слышались веселые песни. Конечно, было приятно видеть бодрость наших товарищей, и в то же время это веселье заставляло призадуматься. Я собрал Морозкина, Кускова, Лунькова, Меньшикова и актив отряда — Усольцева, Мацкевича, Любимова, Сермяжко.

— Хорошо отдохнули? — спросил я их.

— Живем как у бога за пазухой, — улыбаясь, ответил Кусков.

— Ну и на здоровье, — весело сказал Коско.

— Мне кажется, что за отдыхом мы забыли о главном: о борьбе с оккупантами и бдительности, — начал я. — В отряде падает дисциплина. Партизаны начинают чувствовать себя как дома и как будто не прочь засидеться в деревне. Нет, братцы! Отдохнули несколько дней, привели себя в порядок, пора браться за работу.

— Пора! — подтвердил Морозкин. — Живя в деревне, мы ничего не сделаем, потому что в сторожевые наряды и для прикрытия деревни ежедневно выходит почти весь личный состав отряда.

Я заметил, что Коско поднялся и хочет что-то сказать, и жестом показал, чтобы он сел, а сам продолжал:

— Жители приняли нас хорошо, за это им большое спасибо, однако, находясь в деревне, мы ставим их под удар: придут каратели — будем драться, а что останется от деревни? Пепел… Надо, чтобы партизаны сами поняли необходимость выхода из деревни.

— Сейчас же зима, холод, — вставил Коско.

— Мы так устроимся, что и в лесу нам будет тепло. Придешь в гости — убедишься, — пообещал ему Луньков.

— В гости не хочу, хочу в хозяева, — полушутливо ответил Коско и с оттенком тревоги добавил: — Конечно, если примете…

— Обязательно примем, — успокоил я и тут же спросил: — Окружающие леса хорошо знаете?

Коско утвердительно кивнул.

На рассвете Коско, Меньшиков, Луньков и Усольцев со своей группой вышли в лес искать место для лагеря.

Коммунисты отряда разъяснили партизанам необходимость оставить деревню. Все дружно согласились с этим. Вечером только и говорили о выходе.

Из леса вернулись Коско и остальные.

— Нашли, — весело доложил Коско. — Нашли в Воробьевском лесу, около родника Княжий Ключ. Вы и не представляете, какой это лес! Прямо тайга. Раньше там был питомник князя Радзивилла; кругом густые ели и большие сосны. Будем жить и пить ключевую воду.

— Место прекрасное, — подтвердил начальник штаба. — Можешь посмотреть сам.

— Зачем? Верю и так… Готовьтесь к походу.

Наутро мы выступили. Жители деревни махали нам шапками и платками, а старик Александр Сергеевич далеко проводил отряд, шагая рядом с Коско и о чем-то горячо разговаривая.

Место стоянки лагеря действительно было выбрано удачно. С двух сторон лагерь прикрывали труднопроходимые Вороничские болота, а со стороны шоссе Минск — Слуцк протекала река Случь.

Для постройки землянок выбрали высокое место в лесной роще возле родника. Размещение землянок распланировали так, чтобы в случае нападения фашистов партизаны могли быстро занять круговую оборону.

Хотя в отряде было не более ста семидесяти человек, решили строить землянки на триста человек. Выставив посты, приступили к работе. Земля еще не промерзла, и копать было нетрудно. В течение нескольких дней с утра до вечера раздавался звон пил и стук топоров. Срубы землянок опускались в ямы на метр, а остальная часть возвышалась над поверхностью земли. Вот уже одна землянка готова. Она просторна, настлан дощатый пол, для окон сделаны выемы, землянка имеет два выхода с разных сторон; в ней могли поместиться пятнадцать — двадцать человек.

— Чудесно! — не мог скрыть своего удивления Коско. — Только строится слишком долго. Вот если бы